Действительно, не прошло и получаса, как голоса на улице поутихли, а пожару в доме не дали разгореться – стали тушить. Здесь, похоже, постарался сын старика, защищая от огня и своё жилище. Несколько человек вывели из стойла лошадей и привязали на безопасном месте. Потихоньку люди стали расходиться по домам, остались только пятеро из окружения Шариф Хана. Но и они не решились зайти в дом Асии. Долго спорили между собой, но так как самого предводителя среди них не было, то тоже решили убраться с места преступления, посчитав, что женщина и иноверец задохнулись в дыму: завтра узнают, посветлу. Об этом сообщил вернувшийся домой сын старика.
– Рахим, сынок, – сказал старик, – иди, сходи за лошадьми гостей да ещё запряги в нашу арбу пегую кобылу. Потом проводишь до окраины города. Гостям пора в путь.
– А может, нам дождаться помощи из Мингоры?! – засомневался Сейф аль-Малюк.
– Можете, конечно, остаться, – ответил старик. – Мой дом – ваш дом. Но когда придёт ваша помощь? По этой темноте пока доберёшься до Мингоры – пару часов пройдёт. И обратно два часа. К этому времени уже утро наступит. Я больше чем уверен, что Шариф Хан заставит людей вернуться к дому, проверить…
– Да, согласен! – прервал старика Сейф аль-Малюк. – Зря я не взял с собой охрану. Зовите, уважаемый, Асию! Надо уезжать!
Мустафа с матерью и раненым слугой сели в арбу, а мужчины вскочили в сёдла. Тепло поблагодарив старика и попрощавшись, тронули поводья. Взвихрилась пыль под копытами скакунов, и по ночной городской улице всадники умчались прочь, а за ними покатила арба, гремя колесами по каменной мостовой. До окраины добрались быстро. Там расстались с сыном старика Рахимом. Он предлагал сопроводить их до Мингоры, но Сейф аль-Малюк поспешно отказался. Оказалось – зря. За отъездом людей из темноты наблюдала пара внимательных глаз. Удостоверившись, что процессия направилась в сторону Мингоры, конник в чёрном одеянии вернулся за товарищами. Догнать беглецов, отягощённых неторопливостью кобылы, запряжённой в арбу, не стоило большого труда. Первым пал Абу Али – от стрелы, со свистом прилетевшей из темноты. Он с удивлением посмотрел на оперение древка, торчавшего из груди, и, охнув, опрокинулся на спину. Заверещала Асия, увидев рядом мёртвого слугу, заплакал Мустафа, больше испугавшись за маму, чем за себя. Мацкевич едва успел соскользнуть с седла под брюхо лошади, как над крупом просвистели несколько стрел. Сейф аль-Малюк, бросив всех, умчался в темноту. Очередной раз тоненько дзенькнула тетива, и стрела оборвала крик Асии. «Так нас перестреляют, как куропаток, – подумал Ян. – Хоть бы какое оружие! Э-эх…»
Мацкевич снова залез в седло, поравнялся с арбой, выдернул из неё плачущего мальчика, посадил перед собой и, гикнув, погнал лошадь вперёд. Другого способа спастись не было. Он слышал сзади топот нагоняющих его всадников; пару раз со свистом пролетели стрелы; один раз спотыкнулась лошадь, но удержалась на скаку. Больше всего Мацкевич боялся этого – как бы скакун не попал копытом в яму. Но бог, или Аллах, миловал, ему удалось на некоторое время оторваться от преследователей. Он свернул с дороги к кустарнику, заставил лошадь улечься на землю (так обычно делают казаки) и, приставив палец к губам, попросил Мустафу замолчать. Тот понятливо кивнул. Через некоторое время на дороге появился силуэт одинокого всадника. Из-за поворота навстречу ему выехали преследователи Мацкевича.
