– В пятой, со мной, – мрачно сказал Виктор и с ненавистью глянул на меня, совсем не как на товарища.
В зале поднялся такой шум, что не было почти ничего не слышно. Особенно возмущённо кричали, как я понял, члены пятой бригады.
Шум становился всё громче, так что воспитателю пришлось даже постучать карандашиком по графинчику с водой.
Наконец, страсти поутихли и заседание продолжилось.
– Ну, значит, будете месяца два без полдников работать и по выходным всей пятой бригадой, – продолжил накалять обстановку воспитатель.
Концентрация ненависти ко мне в зале достигла предела.
Если бы взгляды умели сжигать, от меня уже остались бы одни головёшки.
– Да что ж это такое, Александр Степанович! – чуть ли не со слезами в голосе воскликнул тощий парень в очечках на длинном носу, – этот гад Капустин поломал ценный станок, а отрабатывать должны за него мы? А он тогда что будет делать?
Вопрос оказался крайне интересным и повис в воздухе.
– Полагаю, он будет цветочки на клумбе нюхать, – тихо съязвил какой-то мелкий шкет, но его услышали и весь зал грохнул от смеха.
– Тебе хорошо говорить, Сиволапов, ты в третьей бригаде! – крикнул другой шкет, – а мы из-за этого дармоеда вместо полдников получили дополнительную работу!
– Да, Сиволапов, вот иди к нам в бригаду, поработай вместо Капустина и тогда мы посмотрим, как ты шутить будешь! – поддержал шкета другой пацан.
Завязалась небольшая словесная перепалка, так что воспитателю опять пришлось стучать карандашиком по графинчику, чтобы утихомирить возбуждённую такой социальной несправедливостью толпу.
Я же тихо стоял и недоумевал – зачем воспитатели сеют вражду? Ведь после того, как пятая бригада отработает вместо Генки (я всё ещё не привык, что Генка – это я, слишком мало времени прошло и слишком много всего случилось, так что я не успевал реагировать). Так вот, после отработки ребята или изобьют Генку, или сделают его вечным изгоем в коллективе. Неужели этого результата добивается воспитатель? Точнее воспитатели, потому что странное предложение первого второй воспитатель не опроверг, а значит поддержал.
Между тем спор не утихал и непонятно в какие дебри рисковал уйти, как вдруг руку подняла одна из девочек, точнее уже девушка, на вид ей было лет шестнадцать.
– Наташа? – удивился Виктор и кивнул, мол, говори.
Шум к зале стих, всем интересно было, что она скажет. Видно было, что Наташа не частый оратор на подобных заседаниях, но авторитетом пользуется немалым.
– Товарищи! – сказала она, нервно откашлявшись, – мы тут с вами совсем не о том говорим. Нам нужно не о том говорить, как парням нашим заместо Капустина работать. А о том, где работать Капустину, чтобы отработать станок.
Зал загудел:
– Так он не будет работать!
– Ха! Нашла дурака! Будет он тебе работать!
– Капустин – тот ещё работничек! Приклеили горбатого до стены!
– Тихо, товарищи! Дайте же Наташе сказать! – гаркнул Виктор и все притихли.
– И я вот что считаю, – продолжила Наташа, – мы тут первый вопрос так и не смогли до конца решить – кому из воспитанников идти на эту агитбригаду, раз никто не хочет. А тут у нас второй вопрос возник – Капустин работать не желает, а отработать испорченный станок должен. Правильно?
– Да! – закричали со всех концов зала.
– Правильно!
Ребята слушали Наташу с интересом, многие вытянули шеи, чтобы лучше слышать. Кто-то переспросил у соседа не расслышанное слово.
