Агония Веймарской республики - страница 22
Тем временем, экономика продолжала свое падение в ад. В оборот уже поступила купюра в 100 триллионов (по-нашему, или биллионов, как на ней было написано – 100 плюс еще 12 нулей) марок – самая высокая деноминация из всех, когда-либо где-либо напечатанных. Печатный станок, любимая игрушка доктора Хавенштейна, в это время выдавал 74 миллиона миллионов миллионов марок в неделю, за шесть дней учетверяя полный объем денежного оборота Германии. Теперь правительство, забыв обо всех своих патриотических и гуманитарных соображениях, готовилось свернуть вообще какое-либо централизованное вмешательство в финансовые дела Рура, вплоть до прекращения выплат пенсий по старости. Фирмы и муниципалитеты на оккупированных территориях начинали либо выпускать свои собственные банкноты (обеспеченные, как правило каким-то своим капиталом в иностранной валюте), либо заготавливать продукты. Вопросом, который не на шутку беспокоил всех, было – как пережить наступающую зиму?
На момент, когда 13 ноября 1923 года был назначен новый комиссар по национальной валюте, в Берлине уже три дня не выходили газеты из-за забастовки типографий. За последние 10 дней государственные расходы превысили доходы в 1000 раз – доходы исчислялись в квадриллионах (15 нулей), в то время как расходы составляли 6 квинтиллионов (18 нулей). Один фунт стоил 6 триллионов марок. Отпечатанные, но еще не выпущенные в оборот марки, находившиеся в хранилищах Рейхсбанка, заполнили бы 300 десятитонных железнодорожных вагонов.
Нового комиссара звали Яльмар Шахт, и он был опытным финансистом, долгое время проработавшим управляющим директором в крупных коммерческих банках. Он являлся одним из авторов проекта Рентного банка и рентной марки. Теперь ему предстояло претворить этот проект в жизнь. 15 ноября Рентный банк начал функционировать.
Перед следующим решающим шагом Шахт выждал ровно пять дней. За это время марка упала с 12 до 18 триллионов за один британский фунт, а общий номинальный объем денежного оборота еще раз удвоился. Но Шахт ждал неспроста. Он дождался момента, когда бумажная марка стала стоить ровно одну миллионную миллионной золотой марки – когда для того, чтобы перевести одно в другое, нужно было просто отбросить двенадцать нулей. В этот момент Шахт объявил, что одна рентная марка (которые как раз начинали поступать в оборот) равнялась одной золотой марке или миллиону миллионов обычных марок.
Это было в высшей степени смелое заявление. Заявлять-то можно было все, что угодно – вопрос был, кто в это поверит. Чем были обеспечены рентные марки, учитывая, что золота у государства было явно недостаточно? Гарантией послужили в равной пропорции залог земельных угодий и облигации промышленных предприятий, на совокупную стоимость в 3,2 млрд золотых марок (около 160 млн фунтов стерлингов). При этом максимальный объем выпуска рентных марок должен был составить 2,4 млрд. Из них 1,2 млрд предоставлялись государству в виде специального кредита, в том числе 300 млн в качестве беспроцентного займа для погашения госдолга. Взамен государство обязывалось больше не дисконтировать облигации казначейства (т. е. их стоимость больше не индексировалась с изменением курса марки, оставаясь номинальной). Не очень честный трюк заключался в том, что дисконтирование прекратилось с момента открытия Рентного банка (т. е. с 15 ноября), а о фиксации курса было объявлено, как мы уже сказали, лишь 20 ноября. За это время, пока курс марки еще падал, а дисконтирование уже прекратилось, облигации, которые теперь подлежали выкупу в рамках погашения госдолга, потеряли в своей цене в рентных марках примерно вдвое. Государству, конечно, это было на руку. А вот для держателей этих облигаций – а они включали в себя еще военные займы и для многих немцев составляли значительную часть их капитала и накоплений – это была катастрофа. Иностранные наблюдатели удивлялись тому, как тихо и спокойно публика восприняла эту потенциально очень непопулярную меру. Причина, на самом деле, была в том, что публика в основном просто не поняла, что произошло – лишь позднее, постепенно до нее стало доходить, что ее сбережения как-то подозрительно и резко усохли.