Агробление по-олбански - страница 32
Солнце уже клонилось к закату, а игра у ребят затягивалась.
Делать нечего, подумал капрал, придется идти за молоком самому. Благо деревня Борова совсем рядом. Оставив картежников доигрывать партию, капрал отправился в деревню Борова. Солдаты, успокоившись насчет магазина, решили играть на что-нибудь другое. Без интереса-то что за партийка?
– Давайте, кто проигрывает, тот обстреливает первую появившуюся на дороге машину, – предложил Томори.
На том и порешили, и надо же было такому случиться, что первой оказалась машина гестапо. Фашисты возвращались с одной карательной операции в горах.
– Договор дороже денег, – вздохнул проигравший Занну. Достав из-под кровати капрала легендарный пулемет, из которого Муйо стрелял еще по макаронникам, и рожки (патроны), Занну нарвал лопухов, чтобы было чем стереть следы преступления, а уж затем залег в кусты и прицелился.
– Партизаны, партизаны! – завопили немцы, не успела джазовой мелодией отзвучать первая очередь.
Минут через двадцать, в то время когда капрал Муйо не спеша добрался до деревни, фашисты, прочесав всю лесополосу и никого не обнаружив, заглянули на блокпост к ребятам.
– Ас-салямуаллейкум, доблестные албанские солдаты, отвечайте нам! Вы не видели здесь партизан?
– Да нет, – ответили доблестные албанские солдаты и продолжили играть в карты.
– Ага, – сказала одна из членов фашистского гестапо, высокая белокурая женщина. – Партизаны спрятались в деревне. Надо устроить там зачистку.
Сказано – сделано. Через час всех жителей деревни собрали на площади возле мечети, а вместе с ними и капрала Муйо.
Капрал ушел за молоком по пояс в чем мать родила, и даже без ремня. Только сапоги и брюки – единственное, что выделяло его среди остальных крестьян.
– Вот он – партизан, – указала на капрала Муйо пальцем белокурая красотка. – Даже переодеться не успел, а на плечах синяки и указательные пальцы в мозолях.
– А ну, признавайся, где твои сообщники?
– Какие сообщники? – не понял капрал.
– Партизаны! – крикнула женщина.
Капрал Муйо с недоверием посмотрел на женщину. Особенно его смущала высокая фуражка на голове белокурой красавицы. Чего ей скрывать, такой нимфе с искрящимися, как тростники, припорошенные снегом, волосами? Разве что семь рогов.
– Да какой я партизан, – сказал капрал, – я такой же офицер, как и вы. Вот, смотрите! – Капрал резко потянулся к фуражке женщины, чтоб, сдернув ее, потом нахлобучить на себя. А заодно и проверить, есть ли у фрау рога. Но Муйо Ульчинаку не осуществил задуманного – тридцать три пули свалили его наземь.
Сквозь дымку в глазах и ушах он слышал, как фрау офицер приказала расстреливать всех, кто не скажет, где прячутся партизаны. Не жалеть никого – ни детей, ни беременных женщин, ни кошек, ни собак. А дома сжечь. Так была уничтожена деревня Борова.
– Ты, кажется, хотел мне рассказать о чем-то более серьезном…
– А это что, не серьезно?
– Это сказка-пыль, да в ней песок! Знаешь, сколько таких сказок по миру рассыпано?
– А что, по-твоему, серьезно, если не народные предания о родине?
– Не знаю, то, ради чего я сюда поехал. Это ведь не я предложил бросить моих жен в такое тяжелое время.
– Скорее, наоборот, тяжелое время заставило тебя поехать со мной, оставив жен… Ладно, не сердись, я пошутил. А знаешь, почему время тяжелое?
– Знаю. Такие, как ты, от чистоты веры отошли!
– Все гораздо проще. Все дело в Большой Женщине.