И покачивает так окровавленным ножом, словно во много раз удлинившимся указательным пальцем.
Страшно мне не стало ни капельки, что-то во мне твердо знало: обещанная ампутация не состоится. Но вот нож… Его окровавленное лезвие с фрагментами разностей, которые папа сосредоточенно продолжил выковыривать, оно ― да, впечатлило и очень неприятно.
Нет, нет, разности я тогда не разлюбил, ― они были (и остаются) слишком вкусны. И никакая ножефобия у меня тоже не развилась.
Но что-то, все-таки, изменилось. Что-то переключилось.
Несколько дней мы с Антошкой не встречались. А когда неожиданно встретились, он… вдруг подбежал ко мне и полизал мою лодыжку. А я… почесал ему за ушком. И чуть позже с удивлением заметил, что ни его надтреснутый визго-лай, ни частое-частое цоканье когтей по асфальту (раньше сравнимое с трением железа о стекло) мне уже так не противны.
Именно в тот период своей жизни я ощутил искренний и неподдельный интерес к животным. Как они живут? Что они едят? Зачем они делают вот так и вот так? Почему у муравья шесть ножек, а у паука ― восемь? Почему птица ест камни? Неужели ей вкусно? Как устроены эти биороботы внутри? Что делает их (эти наборы костей, мяса и органов) живыми?
А помимо интереса, проснулось еще и какое-то теплое сострадательное чувство. И в нашу с соседом Максом прогулочную программу вошло новое развлечение ― похороны сбитых машинами котов и собак. Естественно, с вывалившимися разностями. А однажды была даже порезанная трамваем ворона.
В общем, вот так я и полюбил животных. Причем до такой степени, что даже закончил биофак.
Я закончил биофак. Я ― дипломированный биолог-зоолог.
После универа я работал на самых разных работах ― и школьным учителем, и программистом, и контент-менеджером, и менеджером по рекламе, и менеджером по сбыту, и старшим менеджером по сбыту, и кассиром, и продавцом-консультантом, и водителем-экспедитором, и копирайтером-рерайтером, и «литературным рабом», и дизайнером-аниматором, и курьером.
Но я никогда не работал биологом-зоологом. И, честно сказать, даже не собирался.
― А почему тогда пошел туда учиться? Наверно, больше некуда было, никуда больше не брали? Лишь бы вышку получить, хоть какую-нибудь?
– Это может показаться полной ахинеей… Но… Отец очень просил меня найти лекарство против смерти. Антисмертин. И я пошел его искать. Учиться его находить. По-моему, все началось с похорон кого-то скольки-то-юродного…
Отец говорил, что я ― умный, и что я обязательно найду. И мама вторила, что я ― очень умный, что я сделаю великое открытие (если даже не антисмертин, то какое-нибудь другое), что у меня еще до окончания учебы будет очень много денег. И что я буду жить, скорее всего, в Америке. А лучше – в Канаде. В крайнем случае, в Турции. На берегу Анталии. И буду слушать Мустафу Сандаля днями напролет. Айя бензер, юриим…
Мне польстило и я поверил в сказку.
А что тут удивительного? Вы разве никогда не верили в интрасенсов, летание по фотографии или космические каналы? В преимущества своей нации или заботу царя о народе. Или, например, что Япония – один сплошной хайтек-рай на Земле. Все люди периодически верят в какую-нибудь чушь, и это совсем не зависит от «количества ума».
Вот и я поверил. И пошел учиться открывать антисмертин. А вдруг и правда?
Да, так бывает. Сейчас, конечно, ужасаешься: о чем они тогда думали?! Может, ни о чем?.. Ведь и то, что я курю, всплыло только лет так через пятнадцать, хотя я особо не прятался, просто соблюдал вежливость… Но самое главное – о чем же тогда думал я сам??? Загадка.
