Я хотела ответить в чисто бабушкином стиле: «Да тут надо подумать», но качка заставила меня нечаянно кивнуть головой. Челюсти, начавшие было открываться, клацнули, отчего я прикусила язык, и вместо фразы вырвалось:
– Дату…
Крыса отчего-то обрадованно потерла лапы и, пискнув: «Будем считать это согласием», бодро перескочила на мое запястье. То самое, где красовалась татуировка. Принюхалась, проверещала: «Род Эрлисов, занятно», – и впилась зубами в кожу. Я почувствовала выступившие капли крови. Но то, что произошло дальше, изумило меня еще больше. Крыса, обхватив лапами кончик своего хвоста, укусила и его. Вздрогнув всем тельцем при этой членовредительской процедуре, она начала сцеживать красную руду из него.
Капли моей и ее крови смешались под крысиный речитатив:
– Я, Энжения эрми Гронтвирд, фамильяр истинного облика белоснежной тени, с согласия своей новой госпожи, девицы рода Эрлисов, обязуюсь служить ей до конца ее земного пути и отбыть вслед за ней по пути вечному спустя восход и закат…
По тому как торжественно крыса пропискивала слова, чувствовалось: они наполнены особым ритуальным смыслом и, как в каждом законе, в них была лазейка. Упомянутые восход с закатом, то бишь сутки, – вот та возможность, которая позволяла этому существу остаться в мире живых.
Капли смешанной крови вдруг засветились, образуя сначала малую воронку светового торнадо. Вихрь все разрастался, затягивая в себя окружающую тьму. И не только ее. Меня и крысу тоже закружило в бешеном водовороте, где нет ощущения не только верха и низа, но и самого времени. Поэт бы назвал это круговертью невесомости космоса. Увы, я стихоплетом не была ни разу, оттого на ум пришло лишь сравнение с процессом пищеварения у жвачных животных. Когда тебя сначала прожевали, чуток попереваривали и отрыгнули.
Именно в таком состоянии средней степени пожеванности я и пребывала после крысиного ритуала, когда мой организм все же не выдержал вытворяемого над ним произвола и отрубился. Пришла в себя, когда над головой открылась крышка. Проем тут же получил обрамление в лицах матросни, которая с интересом уставилась вниз. «Прямо как бомжи в открытый люк», – подумалось вдруг.
Попробовала пошевелиться и обнаружила, что магических пут на мне уже нет.
Запястье немилосердно ныло. Я непроизвольно пошарила взглядом вокруг, ища виновницу боли. Недавняя знакомая обнаружилась быстро. Аккурат рядом с моей голой лодыжкой. Голохвостая изображала труп на полставки. От полной достоверности ее отделяла лишь малость: подрагивающая задняя лапа.
Отчего-то решила, что раз это теперь мой фамильяр, за обладание которым уплачено кровью, то пусть он и делит со мной все тяготы. Впрочем, чувство брезгливости еще не умерло в конвульсиях, оттого подняла я с пола погрызуху за кончик хвоста.
Крысе такой способ транспортировки жутко не понравился, и она, моментально очнувшись, выгнулась дугой и ухватилась за рукав платья. Я от неожиданности разжала пальцы, чем крысявка и воспользовалась. Шустро перебирая лапами, пробежала по локтю и очутилась на плече. Захотелось заорать, но ни надсаженное горло, ни прикушенный язык меня не поддержали. Я лишь закашлялась.
Голохвостая же, словно взяв разбег, сиганула с плеча, как с трамплина, на бочку, а с нее утекла на пол и забилась в щель меж ящиков.
Матросня, наблюдавшая за бесплатным представлением, откровенно потешалась. Когда смех, больше похожий на ржание жеребцов, стих, сверху донеслось насмешливое:
