На следующий вечер ты видишь, как она выносит стаканы из номера и опускается в беседку, где сидят молодые люди с высоко поднятыми, смеющимися лицами. Из беседки ее обратно уже не вытащишь – хотя все тихо-мирно, только смеется или даже хохочет она так, как это она умела в первый год нашей жизни. А ты – с ребенком, сидишь вспоминаешь, как она умела смеяться. Тогда надо сразу паковать чемоданы, но ты остаешься бабой и тряпкой.
На следующее утро она вскакивает ни свет ни заря, хотя обычно спит долго, и бежит к молодым людям есть арбуз, хотя ты знаешь: она по утрам никогда не ест арбузы. Она бежит есть арбузы в короткой прозрачной юбке, сквозь которую хорошо виден ее оптимистический лобок, а когда она свободно кладет ногу на ногу, то видно все сразу, и молодые люди обретают задумчивое выражение лица. Если ты скажешь, что у нее все видно, она этому только порадуется. На следующее утро она снова – ни свет ни заря, и когда ты идешь за ней, она удивляется: почему ты так рано проснулся? Она же идет на рынок купить с молодым человеком чачи. Ты вдруг замечаешь, что у него широкие загорелые плечи, но ты доверчив: ты пьешь на балконе утренний чай. У молодого человека оказывается иностранный акцент: не то француз, не то турок, – и ты ему приветливо улыбаешься, чтобы твоя жена не бросилась с ним немедленно целоваться. А он улыбается тебе – и ты спокоен, идешь с ребенком на пляж. Потом ты почему-то берешь напрокат моторную лодку с капитаном, который ей управляет почему-то правой ногой, и все смеются, и ты плывешь на ветру вокруг горы Карадаг, а твоя жена фотографирует, как молодой человек с французско-турецким акцентом ныряет и плавает в волнах. Поздно вечером она твердо целует тебя в губы жестким, как куриная попа, поцелуем, и говорит, что хочет пройтись по набережной. Ты знаешь, что там ее ждут молодые люди из твоей гостиницы, но ты небрежно говоришь: хорошо. Она возвращается сильно пьяной, веселой, ложится поперек кровати, и у нее все видно, и ты с ней трахаешься, а она смотрит слегка в сторону. Тебе бы завтра с утра уехать в Москву, но ты довольно урчишь, кончая над распростертым телом.
Наутро она уходит на рынок и проводит там три часа. Ну, хорошо. Любопытно лишь то, что на следующий день она уже не надевает юбку без трусов. Напротив, она одевается консервативно: то ли это брюки, то ли скромное платье до пят. Образумилась, думаешь ты. Но глубоко ошибаешься. Она не образумилась – она уже с ним трахнулась в его номере ранним солнечным утром. Ты проводишь дни с ребенком. Она неуловима. Только вечером с каменным лицом она подходит к тебе и говорит, что ей надо на набережную. На следующий день она вдруг проговаривается, что была на нудистском пляже и там хорошо видно луну. А ты купалась? – Конечно, нет. – Теперь тебе ехать уже никуда не надо – ты приехал. Если ты и вправду дурак, оставайся с ребенком, как с мячом. Если нет, лови в итальянском дворике веселую девушку в короткой прозрачной юбке. Они похожи с твоей женой, как два сладких персика. Предложи ей сходить на рынок, купи ей чачи, загляни в ее прохладный номер. На следующий день она выйдет в консервативном наряде. Жизнь станет фарсом – ты не унывай. Но, уезжая в Москву, твоя жена вдруг примет отсутствующий вид, и ты поймешь, что ни голова, ни сердце, ни ее оптимистический лобок тебе не принадлежат. Но ведь ты слышал, как она сказала тогда: «Я не твоя собственность». Надо верить ее словам.
