Аккорд. Роман в трех частях - страница 23

Уж если кульминацию любви называть половым актом, то самый первый акт следует именовать половой конституцией. Я прекрасно помню то состояние, в котором оказался, после того как присягнул Натали на верность. Помню, обнаружив на себе ее кровь, я был смущен и слегка напуган. Натали, однако, успокоила меня, сказав, что в первый раз так и должно быть. Теперь я понимал внезапно онемевшего Гошу: его красноречие ушло вглубь и там захлебывалось от восторга.

Мне словно открылась тайная и главная сторона жизни и сделала меня всезнающим, всемогущим и великодушным. Будущее представлялось мне ликующим, пьянящим и солнечным, как апрельские дни нашего медового месяца. Руки сами тянулись к рукам, губы к губам и, пожалуй, самой трудной и утомительной нашей задачей была необходимость прикидываться невинными и беспечными. Узнай о нас враждебный взрослый мир, и остракизму подвергся бы не я – Натали. С несмываемой репутацией малолетней шлюхи она была бы зачислена в разряд отверженных и отдана общественному мнению на поругание.

В те дни главным моим занятием, всепоглощающим и неистовым, стало ожидание очередной нашей встречи. В выходные мы пользовались отсутствием моих родителей, проводивших весь день на даче, в будние – их же отсутствием, на этот раз на работе. Занятия были заброшены, уроки делались кое-как, и это накануне выпускных экзаменов!

Натали приходила – возбужденная, сияющая, грешная. Я же видел перед собой сошедшего с неба ангела, каким она рядом со мной, собственно говоря, и была. Испытывая замирающее предвкушение, мы спешили в кровать. Не знаю, как для кого, а для меня блаженство начиналось с первым прикосновением к Натали и затем, минуя бичи и хлысты страсти, продолжалось в послесудорожных объятиях, в которые я заключал мою разомлевшую возлюбленную с ее нежным лепетом.

Возникнув сам собой, обряд нашей любовной мистерии стал каноном: Натали оставляла меня в гостиной, заходила в комнату, раздевалась и забиралась в постель, после чего заходил я и делал то же самое. Она стискивала меня, я стискивал ее, и мы целовались (в губы) до тех пор, пока я не оказывался на ней. Воспроизводя из раза в раз одну и ту же мелодию любви, мы наслаждались ею и не мыслили себе иной. Когда Натали, задыхаясь и мотая головой, бормотала: «Юрочка, миленький, ой, мамочки, ой не могу…», я и понятия не имел, что речь идет об особом женском удовольствии. Вся наша милая возня происходила под одеялом, и все, что мы потом себе, вспотевшие, позволяли – это выпростать утомленные жаркие руки и оголить плечи. Затем мы лежали, обнявшись и обмениваясь милыми возвышенными глупостями, в то время как наши руки, ноги, животы и бедра вели под одеялом деятельный и тесный диалог.

Несмотря на свой нежный возраст, Натали знала все, что положено знать женщине. Объяснила, откуда берутся дети и научила, как этого избегать. Я свято следовал ее инструкциям, что, конечно же, отражалось на качестве моей коды, зато позволяло ей чувствовать себя спокойно.

Я любил смотреть, как она одевается.

«Отвернись!» – говорила она, выбираясь, обнаженная, из постели, за пределами которой обитал стыд. Я закрывал глаза и, выждав несколько секунд, оборачивался в ее сторону.

«Бессовестный!» – улыбалась она, не делая попыток прикрыться.

Пожирая глазами ее точеную, полированную фигурку, я смотрел, как продев в распяленные отверстия ноги, она натягивала трусики, как ломая руки, застегивала лифчик и превращалась в пляжную девушку. Как по воздетым рукам и телу скользила, расправляя складки, комбинация, и полуголые ноги и голые руки торопились доиграть свои партии. Как прятались под блузку флейты рук, а под юбку – виолончель бедер. Как зачехлялись в чулки скрипки ног, и как сверкнув из-под закинутой наверх юбки, покидало сцену ее перетянутое резинкой бледно-розовое бедро. Она шла в гостиную, а я с сожалением покидал кровать и мечтал о том времени, когда мы сможем проводить в ней все дни и ночи напролет.