Возможно, оглушенный воплем читатель спросит, поморщившись, зачем я ворошу тома памяти и что в них ищу. «Партитуру утраченной гармонии» – отвечу я. Оживить то, что когда-то умертвил, натянуть и заставить звучать порванные струны несбывшегося – вот цель моего эксперимента. Сегодня, когда каждый второй читатель претендует на звание психолога и литературу воспринимает, как невразумительное приложение к психологии, укрыться от их саркастических «верю – не верю» невозможно даже за скоморошьими обносками постмодернизма. И поскольку история всякого человека видится мне чем-то вроде кактуса, где колючки есть напоминание о несостоявшихся событиях, то я собираюсь заглянуть за кулисы моей колючей истории и попытаться разглядеть там контуры того нетвердого, зыбкого мира, что страдает, непонятый и обделенный, в ожидании признания. Только так смогу я успокоить свою и чужую совесть и умиротворить фантомы прошлого, только так обретут они покой, а я – прощение…
Открытки с видами чужой планеты мне шлешь во сне ты…
Если вы до сих пор не добрались до клавиатуры и не попробовали мой аккорд, так сказать, на зуб, значит, вам ничего не остается, как представить себе мальчонку – независимого, растерянного и одержимого новым, ошеломительным чувством, в крови которого, не умолкая, бурлит густая низкая вибрация ми-бемоль мажорной тональности.
Лучшие учителя мужчины – его женщины. Не было бы их – не было бы нас. Таково одно из моих упрямых заблуждений. Именно поэтому я выбираю из моего любовного архива только те эпизоды, где чувства с поучительной наглядностью переплавляются в опыт, а опыт становится наукой, которая, к сожалению, ничему не учит.
Способная и прилежная, Нина вела себя со всеми ровно, спокойно и рассудительно, и я был не единственный, кто краснел при разговоре с ней. Чужие попытки завладеть ее вниманием я встречал оскаленным, рычащим раздражением, от которого шерсть на моем загривке топорщилась тем больше, чем приветливее Нина к ним относилась. Ну, здравствуй, нежданная ревность! Совершенно не рад знакомству с тобой, черт бы тебя побрал!
Имелось у меня, однако, перед соперниками одно звучное преимущество – музыкальная школа. Несмотря на опоздание, Нину туда приняли, и хотя часы наших занятий не совпадали, все, что мне нужно было сделать, дождавшись ее – это как можно убедительнее изобразить удивление от встречи и не покраснеть при этом. Дома наши находились на чувствительном друг от друга расстоянии, но имелась достаточно продолжительная часть обратного пути, которая нас соединяла.
Мы брели по дороге и, поощряемый тихой улыбкой, я развлекал ее пересказом школьных новостей и сплетен в их мужской, так сказать, редакции. Заметив, что она, в отличие от Вальки, весьма неохотно обсуждает оплошности одноклассников, я быстро и радикально поменял тональность донесений, приспособившись порицать порицателей, что мне и самому нравилось куда больше.
Приходилось нам обсуждать книги и новые фильмы, а также все, все, все, чем можно было заполнить неловкие паузы, которых я панически боялся. Мне казалось, что Нина тщательно скрывает скуку, и скука ее того и гляди прорвет тонкий покров замешательства и явится мне, оскорбительная и равнодушная. Но нет, чаще всего она первая нарушала молчание. Не в пример Вальке и прочим девчонкам, которые звали меня не иначе как «Васильев», она обращалась ко мне «Юра» и делала это так часто, что к концу пути меня распирало от юродивой гордости.
