Нет, они и правда вернуться. Хорошо, очень хорошо, что он взял с собой нож. Только нельзя волноваться. Это глупо. Все вокруг, впрочем, тоже глупо. И складывается так безысходно! Ведь на станции наверняка нет милиции, а кассирша не укроет его у себя. И кто ему поверит? Может быть, вовсе не следует идти на станцию? Но они уже близко. И, с другой стороны, куда еще идти? В лес? Найдут по следам…
– Эй, куда вы так спешите?! – прокричал сзади мальчик. – Следующая электричка еще не скоро!
И, правда, куда?
– А ты э-э-э… Ты здесь живешь? – спросил Иван, останавливаясь.
– Ну, – решительно подтвердил тот.
– Где здесь милиция?
– Ну, у станции. Там и почта, и милиция. Ты туда хочешь идти? Но там уже никого нет.
– Как это нет?
– А чего им сидеть? Они все – по домам. Разъехались. Тут только дядя Виталий живет. Он там, в этом… ну паспортный стол называется.
– Идиотизм, – раздраженно проговорил Иван. Ему стало обидно, что его никто не защищает. Он не нужен ни кому в этом мире. Его даже никто не ждет. Кроме, может быть, его комнаты, его рояля, его нот. Какая это жестокость! Никто так и не узнает, что он мог написать. И что написал. И этот дядя Виталий… Зачем этому дяде рисковать ради него жизнью? И эти огни в домах… Сидящие за этими окнами прекрасно себя чувствуют, слушая халтуру. Вот, если бы на его месте был кто-то из этих конъюнктурщиков… Но, все же, нужно что-то делать. Идти на станцию…
– Тебя как зовут? – попытался отвлечься Иван.
– Максим.
– Почему ты в лесу так поздно?
– На горку шел. Я же говорил. А что?
– Да так…
Тропинка расширилась и мальчик Максим теперь шел рядом с ним.
– Музыку любишь?
– Ну, – с достоинством ответил тот.
– Группу «Новый Год» слышал?
– Какую?
– «Новый Год».
– А-а-а.., – протянул Максим. – Это что-то старое, да?
– Я там играл. И писал песни, – Иван попытался как можно менее жалким голосом напеть кое-что из их репертуара. – Слышал?
– Ну, – соврал тот. А, может быть, и не соврал.
Они были уже у станции. Автобусная остановка, закрытый пивняк, большой, но не очень новый BMW. Иван остановился. Задрал голову и вдруг успокоился. Потому что вдруг понял, куда он теперь направиться. Прямо над ним покачивалась запорошенная снегом табличка с расписанием автобуса и названием места, куда он идет.
Алекс! Он поедет к Бродику! Прямо сейчас! Конечно, ведь автобусы должны еще ходить. Он спрячется где-нибудь, что бы не напороться на тех…, если они, конечно, вернуться. Вот только купит что-нибудь вон в том киоске, внутри которого такие красивые бутылки. Кошелек-то на месте, а на одну Смирновскую там хватит.
И он найдет, обязательно найдет тот дом. Алекс ему когда-то объяснял, а он вспомнит. Они сядут у печки, разольют по стаканам, и он не спеша все расскажет. А что, замечательное приключение – выкинули из электрички! На полном ходу! Теперь есть что вспомнить. И, может быть, там есть гитара…?
И этот мальчик… Его жалко. Он знал таких. Один из них сидел в его классе сзади, у шкафа. Всегда не выспавшийся, не умытый, плохо одетый и резкий. А потом его еле откачали – чуть не убил собственный родитель. Какая жестокая штука жизнь, в которую они попали! Нет, он определенно возьмет мальчугана с собой. Он хороший. Иван обернулся, что бы сказать об этом Максиму, но застыл пронзенный ужасом. Из-за остановки, прямо на него двигались две фигуры. Те самые!
Вот и все…
Внутри Ивана все остановилось. Неужели? А может быть…. Нет, они. Иван застыл и обреченно смотрел, как они приближаются. От них шла такая обессиливающая уверенность, что его тело отказывалось бороться. И только какая-то жалкая в своей никчемности мысль билась о стенки сознания: «Что делать?! Что делать!?»
