По случаю путешествия ребята переоделись в более подходящие одежды, свойственные эпохи морских путешествий и открытий. Согласитесь, в одежде самурая можно только биться во славу какого-нибудь сёгуна, в наряде маленького Мука добывать волшебную лампу, а в одежде, в какой щеголял Вильям, сражаться на турнирах за дам сердца. А здесь все чин по чину: черные камзолы, расшитые золотом шелковые жилеты, рубахи с пышными рукавами, широкие штаны, ботфорты, пистолеты, заткнутые за пояса, абордажные сабли в ножнах на поясе. Илья ворчал, сообщая, что настоящие моряки такой расписной хлам не рядились, их одежда была грубой и неопрятной. На что Женя парировал: настоящие моряки и мылись от случая к случаю, и запахом, от них исходившим, можно было морских чертей глушить. Вильям в споре не участвовал, он любовался беспокойным морем, наблюдал за альбатросами, за прочей летающей и плавающей живностью.
– Ты знаешь, куда плывем? – Илья решил сменить тему.
– Знаю, – ответил Вильям.
– Откуда?
– Магия. Вот, смотри, – Вильям опустил подзорную трубу и взмахнул рукой. В небе сразу появился дымный шлейф, похожий на инверсионный след реактивного самолета, только розового цвета. Потянуло отвратительным запахом, похожим на удушающую вонь карбида.
– Каждый волшебник, тем более такой непутевый, как Шварц, оставляет за собой след. Я просто сделал этот след видимым.
– А чего он так воняет? – спросил Илья, скривившись.
– Так ведь Шварца след. Такой уж он ароматный
– Понятно, – едко заключил Илья и крутанул колесо штурвала, подправляя курс.
– Вижу корабль, – тревожно сообщил Женя.
– Где? – спросил Вильям.
– Справа по борту.
Вильям поднес к лицу подзорную трубу и повернулся направо.
Они догоняли некий шедевр деревянного кораблестроения. Даже издалека вид этого шедевра был грозен и неприступен. Вдоль борта тянулись три ряда пушечных портов. Четыре мачты. Черные прямые паруса теребил ветер. Корма разукрашена причудливыми виньетками.
Не вершине грот-мачты, в клотике полувисел Саша Бякин. Саша имел вид нездоровый, а выпученные от тоски и ужаса глаза были видны даже на таком расстоянии. Саше Бякину было безумно плохо. Так плохо Саше Бякину не было никогда: и во время большой маминой порки, и когда Куров с Дубинкиным ему уши до размеров слоновьих оттягивали, и когда менты его ловили и в обезьянник закрывали до маминого появления. Саше Бякину было хуже всех. Он даже про свой страх высоты забыл, хоть и находился аккуратно между небом и морской пучиной.
Некоторое время корабли шли параллельными курсами.
Вильям внимательно оглядел корму корабля, изучил его такелаж, борт, закрытые люки пушечных портов. На каждом люке был нарисован череп. Посмотрел он на Сашу Бякина, посочувствовал. Потом Вильям взглянул на капитана. Капитан стоял на полуюте и тоже пялился в подзорную трубу.
– Пираты? – мрачно спросил Илья.
– Ага, Димка Куров со своими придурками, – ответил Вильям. – Они даже Сашку Бякина взяли. Вон на мачте висит.
– А чо висит, а не сидит?
– Плохо ему. Тошнит.
– Курова не тошнит?
– Подташнивает.
– На нас нападать не собирается? – заволновался Женя.
– Не знаю. Стоит в трубу на нас смотрит.
Куров напасть собирался. В его голове уже возникали планы кровавой мести, жестокой расплаты за все унижения и оскорбления. Ведь кем были, по мнению Димки Курова, трое верных друзей – уродами, достойными самого жестокого наказания. Все время они ему, Диме Курову, обиды наносят, и обидам этим несть числа. Вот он, умнейший, красивый, велеречивый, идет в школу, посмотрится предварительно в зеркало, вздыбит буйные русые кудри, чтобы смотрелись неотразимей, и входит в класс, готовый всех потрясти. Но не потрясает. А весь класс трясется от смеха, когда остроумный Вильям или Илья выдаст во всеуслышание язвительный комментарий по поводу его прически и той части тела, на которой прическа держится. А прибегнуть к физической расправе не получится – физические расправы над недоброжелателями Илье удаются лучше.
