Наши мелкие продержались недолго. Первым, как всегда, сдался Назарчик (а то мы не знали, что так будет!). Рядом Анька напряженно вцепилась в ручку автобусного кресла. Вестибулярный аппарат у девчонки – обзавидоваться! Мало того, что она может болтаться вниз головой, зацепившись одной ногой за трапецию (это и я могу), но ее ведь даже на наших трассах не укачивает! Если, конечно, не посадить рядом Назарчика. Когда рядом кто-то мучительно расстается с сегодняшним завтраком и вчерашним ужином, даже самому стойкому человеку станет худо! Я торжественно вручила Аньке страховочный пакетик, и мы с Виткой переглянулись поверх ее головы. Может, ребенок и не виноват, что у него мамаша – воинственная дура. Но если девчонка дожила до пяти лет и так и не научилась контролировать своих родителей – ей придется за это расплачиваться!
Мы с Виткой если когда и объединяемся, так исключительно перед необходимостью сделать гадость окружающим.
Я выкарабкалась из кресла и отправилась выполнять свои обязанности. Может, в крутых взрослых театрах первая прима и вправду едет на самом удобном месте и всю дорогу обдумывает, что и кому она устроит, если ей в номер в отеле не поставят корзину с фруктами и букет бордовых роз на длинных стеблях. А у нас я (ну и Витка тоже, хотя какая она прима!) обычно всю дорогу раздаем мелким пластиковые ведерки из-под майонеза на случай, если дорога их совсем доконает (гораздо удобнее пакетов – влезает больше, хватает на дольше, выливать легче. И почему этими ведерками в самолетах не пользуются?). Поддерживаем им головы, даем попить, моем физиономии и даже сказки рассказываем «про одного мальчика, которому было очень плохо, но он терпел, не требовал, чтоб остановили автобус, доехал до Евпатории и там стал суперзвездой…».
Счастье, хоть кондиционер есть! За окнами мелькала крымская степь – плоская, как стол, и пыльная, как наша квартира, когда у мамы операции, а у меня репетиции. Пейзаж оживляют только бабушки на обочинах, зазывно демонстрирующие ведра с темной, почти черной черешней. Жароустойчивые старушки – утренняя прохлада давно развеялась, и теперь солнце палит так, что удивительно, почему бабки не тают, как свечки на огне. Пш-ш-ш – и лужа с плавающими посередке очками. А у нас – прохлада! Правда, укачивает в этих крутых автобусах почему-то еще сильнее, чем в прыгающих «уазиках».
– А мы скоро приедем? – в сто двадцать пятый раз спрашивает очередной страдальческий голосок.
– Сомневаюсь я, что скоро… – неожиданно откликается обычно молчаливый водитель. – Глядите, что делается!
Вид сквозь лобовое стекло и впрямь открывался печальный. Впереди тянулась длинная вереница машин и змеей скрывалась за горизонтом. Разноцветные прямоугольники крыш празднично отсвечивали на солнце, но эта праздничность почему-то не радовала.
– Приехали! – сказал водитель, и, шумно пыхтя, наш автобус вписался в хвост очереди. Дверь зашипела, отъезжая в сторону, и раскаленный воздух пустынным самумом хлынул в его прохладное нутро.
– Немедленно закройте двери и выясните, что здесь происходит! – потребовала Душка-Череп.
Водитель поглядел на нее, как на безумную, и выскочил на обочину.
– Безобразие! – с чувством объявила Душка и тоже вылезла наружу, к перекуривающей компании водителей.
– Прошу прощения, господа! – Ее звонкий голосок заставил произведенных в господа шоферов дружно дернуться. Душка светски оскалилась, так что весь набор искусственных зубов заблестел на солнце. – Не знаете, чем вызвано подобное непредвиденное скопление? – Она изящно повела рукой в сторону очереди.
