Актуальные проблемы Европы №1 / 2015 - страница 13

Примечательным сдвигом в этом направлении стало появление в 2012 г. монографии Ф. Попова «География сецессионизма в современном мире» (5). В этой книге не только предлагается методика политико-географического исследования сецессионизма, но и систематизированно представляется весьма объемный концептуальный материал, довольно далеко выходящий за дисциплинарные рамки политической географии.

Теоретическую часть монографии сопровождает 400-страничная база данных, составленная автором по положению на первое десятилетие ХХI в. В этой базе фигурируют 199 «зон распространения сецессионизма» в мире. Из них 37 расположены в Западной Европе, еще 6 – на Балканах, 15 – в европейской части постсоветского пространства (в том числе 4 в России) (5, с. 224–620). В пяти из них, включая Чечню, Ингушетию и Аджарию, сепаратизм (сецессионизм)8 ушел с повестки дня еще в прошлом десятилетии. Ситуация вокруг Крыма и Донбасса, напротив, резко обострилась и приобрела новые конфигурации. Кроме того, те или иные квазисепаратистские тенденции имеются в разных российских регионах. Есть они и в Центрально-Восточной Европе, где некоторые автономистские движения (в румынской Трансильвании, населенных венграми районах Словакии, чешской Моравии) также не лишены сепаратистского потенциала.

Сравнивать и классифицировать движения под лозунгом отделения приходится исходя из отдельных критериев. Ими могут быть ключевые различия программы, сферы и характера проявлений, юридического и фактического статуса, типа организации и используемых методов, социальной и электоральной базы, идейно-политического профиля, исторических корней, причин и артикулируемых мотивов, внешних связей, а также иных типовых черт самих движений или параметров исторического и политического контекста.

Со своей стороны, Ф. Попов, используя некоторые из этих критериев, вводит целую сетку новых понятий, позволяющих четко детализировать и описать вариации сецессии с точки зрения политико-пространственных, территориально-правовых и других значимых параметров. Так, определяются разные варианты «фактической сецессии», включая такой чрезвычайно важный, по нашему мнению, концепт, как «побочная сецессия».

Термином «побочная сецессия» обозначаются любые ситуации, «когда отделение является побочным продуктом генетически отличного движения, преследующего иные цели, нежели смена суверенитета в пределах некой территории» (5, с. 37). Действительно, следствием внутренней политико-идеологической борьбы (в контексте противостояния двух мировых систем), а вовсе не сепаратистских стремлений, стали отделение Тайваня от Китая и разделение Кореи. Среди свежих примеров – образование талибами Исламского Эмирата Афганистана; распад Сомали; провозглашение уже в 2014 г. «Исламского халифата» на части территории Ирака и Сирии.

В ряд именно «побочных сецессий» вписывается, на наш взгляд, и феномен самопровозглашенных Донецкой и Луганской Народных Республик. Смута и вооруженный конфликт на Украине были порождены не русским (либо региональным) ирредентизмом, пребывавшим (за пределами Крыма) разве что в эмбриональном состоянии, а неприятием «майданной революции» населением Юго-Востока и глубокими разногласиями вокруг организации и геополитической ориентации украинского государства.

Будучи политическим географом, Ф. Попов сразу обращает внимание на такой политически фундаментальный параметр, как степень фактического (нелегитимного) контроля сепаратистов над территорией, за отделение которой они борются. В случаях фактической сецессии она может быть полной – в государствах де-факто либо частичной (в терминологии Ф. Попова «средней») – если центральные власти теряют контроль над частью оспариваемого пространства. Во всех остальных случаях она является нулевой, даже если сепаратистская партия представлена в органах власти соответствующего региона, как это имеет место в Шотландии или Каталонии.