Термин «гегемонизм» применительно к внешней политике пришел в русский политический словарь из китайского, из теории Мао Цзэдуна о «трех мирах». Мао сформулировал свои взгляды по этому вопросу в 1974 г. и, определив США и СССР как государства «первого мира», обвинил их в «схватке за мировую гегемонию». Советская внешнеполитическая лексика слова «гегемония» избегала, используя словосочетание «мировое господство». Так, в материалах ХХ съезда КПСС зафиксировано, что «империалистические державы во главе с реакционными американскими кругами… начали проводить политику “с позиции силы”, отражающую стремление наиболее агрессивных элементов этих держав подавить рабочее, демократическое и национально-освободительное движения, подорвать лагерь социализма и установить свое мировое господство» [XX съезд.., 1956, с. 411].
Таким образом, с некоторыми оговорками можно считать, что идея гегемонии (не в политэкономическом смысле) сегодня имеет определенную отрицательную коннотацию и связывается с понятием «мирового господства» Соединенных Штатов. В такой формулировке этой идеи подчеркиваются властные функции и экономические выгоды США в мировой системе, а категории ответственности и обязанностей выводятся за рамки определения.
Однако, в то время как внешняя политика России полностью отвергает идею мирового доминирования (в данном случае – Соединенных Штатов), концепция гегемонии проявляется в российском внешнеполитическом дискурсе в ином контексте. Так, в Концепции внешней политики РФ указывается, что «в результате процесса глобализации складываются новые центры экономического и политического влияния. Происходит рассредоточение мирового потенциала силы и развития, его смещение в Азиатско-Тихоокеанский регион. Сокращаются возможности исторического Запада доминировать в мировой экономике и политике» [Концепция.., 2016]. То есть в концепции утверждается, что на смену гегемонии Запада приходит многополярный мир. Но какими свойствами обладают его полюса с российской точки зрения?
А. Дугин, формулируя свою теорию многополярного мира, утверждает: «Чтобы быть суверенным субъектом в XXI веке, национального государства более недостаточно. Реальным суверенитетом может обладать в таких условиях только совокупность, коалиция государств» [Дугин, 2013, с. 32]. То есть полюсом является не отдельное государство, а некая коалиция. Как же она устроена?
Избегая слова «гегемония», российские авторы пишут об интеграционных объединениях вокруг регионального лидера (таких, например, как проект Евразийского союза). Все чаще встречается мысль, что прообразом многополярного мира является БРИКС [Виноградов, 2014], точнее, соответствующие регионы, «интегрируемые» странами БРИКС как региональными лидерами. По сути, речь идет о региональной гегемонии стран БРИКС наряду с лидерами других регионов, а мировая система (многополярный мир) представляется совокупностью, системой региональных гегемоний. Такого рода объединения рассматриваются как «совладельцы» мировой системы, с одной стороны, и как партнеры-соперники в глобальной экономической конкуренции – с другой [Palan, Abbot, Deans, 1996, p. 4; Братерский, 2016]. Они обладают высокой степенью самодостаточности, высокой рыночной силой и привлекательностью, могут проецировать «жесткую» силу и добиваться своих целей в борьбе за стандарты, правила и нормы.
