Актуальные проблемы Европы №3 / 2012 - страница 14

Что же до пресловутого исламского радикализма, то можно ли считать радикалами мусульман, чьи жизненные стратегии определяет вера в Бога? В их сознании политические, общественные, юридические, экономические, образовательные институты воспринимаются не как светские, а как мусульманские, т.е. неразрывно связанные с исламом. Для верующих мусульман, таким образом, соединение политического и религиозного не является проблемой – проблема в том, какие цели ставит изначально санкционированная религией власть, насколько ее политический курс отвечает национальным интересам.

Иллюстрацией объективности происходящих процессов может быть светская со времен Ататюрка Турция. После очередного перехода власти от военных к гражданскому правительству в 1980-х годах там начинает происходить открытая корректировка самого концепта светского национализма, вызванная необходимостью ускорения развития и, следовательно, укрепления демократической системы как таковой. В 1986 г. при праволиберальном правительстве Тургута Озала была официально одобрена идея национальной культуры, в основе которой лежит тюркско-исламский синтез, что открыло дорогу в политику религиозным сектам и исламистам. Первым «происламским» премьером Турции на короткий срок стал в 1996 г. Неджметтин Эрбакан – и тогда этот выбор казался многим случайным, а сами планы правящей коалиции – наивными. Но это была не случайность, а смена тенденций. В 2002 г. во власть уверенно вошла Партия справедливости и развития – социальные консерваторы, разделяющие исламские ценности. Сложнее ли стало взаимодействовать с Турцией, скажем, в рамках НАТО? Да, сложнее, но вполне возможно.

Важно также учитывать, что под одним термином могут прятаться разные феномены. «Аль-Каида», например, принципиально отличается не только от египетских «Братьев-мусульман», но и от военизированной ливанской «Хизбаллы». Это организация, которая не имеет национальных корней и национальных интересов. Ее абстрактный всемирный джихад «против иудеев и крестоносцев» в чем‐то сродни всемирной борьбе за торжество либеральной демократии. Бороться с радикализмом этого типа можно и нужно, но не только военной силой, а еще и путем политического выдавливания из тех территориальных пространств, где он окопался. Консолидация национальной власти в мусульманских странах – главный враг «Аль-Каиды» и ей подобных, которые находят приют там, где есть политический вакуум, – в Афганистане, Пакистане, Йемене, Сомали.

Политический ислам, как показывает исторический опыт, способен к эволюции. Беда многих исламистских организаций (тех же «Братьев-мусульман») в том, что они, с одной стороны, аморфны, а с другой – не производят ревизии концепций и платформ, разработанных в иные политические периоды. Работы наиболее известного и радикального идеолога «Братьев» Сейида Кутба продолжают циркулировать по всему миру, пугая мирных обывателей, хотя относятся к периоду строительства арабского социализма и массовых репрессий против исламистов. Между тем интеллектуальные лидеры ассоциации прекрасно осознают как произошедшие в Египте социально-политические изменения, так и законы современной политики. Создав для участия в парламентских выборах 2011–2012 гг. Партию свободы и справедливости, они призвали все политические партии к сотрудничеству на основе общегражданских ценностей.

Появление во власти современных исламистских партий, для которых национализм – не антитеза исламу, но компонент его универсальной системы, а демократия, права человека и многопартийные выборы – необходимые предпосылки исламского строя, и есть демократизация по-арабски, или то самое «многообразие современностей», о котором писал Шмуэль Эйзенштадт. Парадокс в том, что сама демократизация постепенно влечет за собой снижение важности как секуляризма, так и религии.