Сердце не молчит, значит, глаза видят.
Пустые зимние сани впали в летнюю спячку. Нетерпеливая телега сегодня дремала под молодым месяцем, под звёздами. Телега ждёт ранних хозяев – человека и лошадку.
Хотите частушку? А то рассказ что-то грустноватый!
У ворот стоит телега,
Мелки семечки грызёт.
Отморозила оглобли —
Никто замуж не берёт!
Говорят, на хуторе зимнее время училось расти и умирать у дуба. Такое оно тяжёлое и медленное.
А весеннее время?
Весеннее время должно обгонять первоцветы, но, главное – успевать за озимым хлебом.
День – моё время… Он поворачивает хозяйство к маю, к лету, к солнцу. Зацвели яблони. Лепестки черёмухи засыпали двор. Никто ни к кому не стучит в двери. Прохожие случаются, но ни одного пришельца.
В будние дни не бывает гостей. С мая по август редко гостюют, некогда. А коренные люди и так на виду один у другого. И руки их на виду.
Вон заскорузлые пальцы Яна и Текли в занозах чертополоха.
Такие руки могут излечить ближнего от тоски, а землю от нелюбви. Излечат делом, других лекарств у них нет.
На худой Текле вечный фартук цвета палой листвы. Снимает его только на ночь. Днём отдыхает – не снимает, некогда. Вижу соседку и в голове крутится постоянный вопрос-ответ:
– Сколько тебе лет?
Сколько вчера было, того нет!
Под стол ходила —
хворост носила;
стол переросла —
коров доить пошла;
косу отпустила —
работницах служила;
пора настала —
с молодцем гуляла;
пора пришла —
замуж пошла;
замужем сорок лет жила —
тяжко горюшко несла…
Вот тебе и весь сказ,
а когда родилась —
память извелась!
Это приговор знаменитой Олонецкой стиховодницы Ирины Андреевны Федосовой. Приговор 1895 года!
И что из того, что душа стариков-соседей оглохла к тайнам. Да, может, и не было для них в жизни тайн. «Не та счастлива, которая у отца, а та счастлива, которая у мужа».
Вечер…
Старикам время опустить руки. Дать рукам и себе отдых. Мне время поднять руки – откровенно признаться: трудно жить, как они; нет физической силы на такую жизнь. Душевные силы есть. Они и держат меня возле стариков. Спасибо им.
Не огня прошу. Прошу терпения.
Перед самым сном будто лопаются надо мною почки неуклюжих, невысказанных, сокровенных слов. И валится на меня налитая их тяжестью верхушка лохматого дерева. Ель столетняя валится. Значит засыпаю…
Зрячее время не прощает иллюзий.
Хорошо.
И снова утро. Солнечное, сосновое и травное.
Пани Текля сидит на низенькой скамеечке и стрижёт дымчато-белую грустную козу. На них свешивается душистая розовая ветка яблони. Шерсть пеной падает и падает на одуванчики.
Коза положила голову на колени хозяйки и покорно смотрится в задубелый до блеска её фартук. Потом поднимает рогатую голову – глядит в ласточкино небо. Коза молчит. Ей не жалко своей облачной шерсти. Ей легче дышится. Это всё, что можно понять, глядя на козу и Теклю. Козы непоследовательны и своенравны. Но их можно держать на привязи! Овец на хуторах почти не держат – из-за волков. Некому пастушить, каждая пара рук и ног нужна в поле и на огороде. А «без пастуха овцы не стадо».
Гудят пчелы, охаживают-облетают яблоневый цвет над головой и одуванчики под ногами. На паре задних пчелиных лапок топорщатся шарики-ботфорты, розовые и оранжевые. Так смешно налипает яблоневая и одуванчиковая пыльца. Зато переносить удобно!
У хутора нашего, со стороны поля есть каменный холм.
Откуда он, кем насыпан?
Пахарем.
Годами пахарь и огородник выбирают камни из-под сохи и лопаты, из-под бороны и лошадиного копыта, из-под вил и собственных каблуков. Сперва человек кидает камни на межу, на край поля и огорода. А появится время – сносит в выбранное дороги место.
