Антон Антоныч, конечно, к ней направился. А в руках – красная кружка с молоком: когда ещё про колодец думал, он молоко пил.
Пересёк дорожку, а за нею, оказывается, луг. Идёт мальчишка по высоким травам с кружкой молока. Под ноги не смотрит, на лошадку глядит. Обогнул куст сирени и дальше топает.
А мышиный горошек и клевер молодой дергают Антон Антоныча за штаны льняные белые. Уже и пупок кривой показался на пузе.
В левой руке кружка, а одной правой разве штаны поддёрнешь как положено? А глаза на лошадку смотрят. Головёнку обдувает ласковые ветерок. Луг вяло выбрасывает горстями белянок, капустниц, лимонниц. Рассыпаются, рассыпаются бабочки против ветра, на Антон Антоныча натыкаются.
Как порванные бумажки кувыркаются бабочки над лугом.
Шагает себе Акука-человечек по лугу, идёт к лошадке. И так он занят, что нет времени молоко выпить.
А травы идут и идут за мальчишкой, стягивают штаны и стягивают. Лошадка головой кивает – заметила гостя, ждёт.
Смотрит ягода «вороньего глаза» на человечка с красной кружкой и удивляется.
И ромашковые островки на лугу удивляются.
Совсем близко лошадка. Голову с чёрной челкой подняла, ушами поводит, Антон Антоныча встречает.
А он вдруг ни с места. Не может ноги из травы вырвать. Ни шагнуть, ни двинуться. Запутался. И руки заняты штанами и кружкой. Посмотрел Антон Антоныч назад: луг, куст сирени и всё. Дома нет.
И заревел Антон Антоныч на весь луг во всё горло.
Ревет, а кружку и штаны не выпускает.
Двинулась лошадка к нему на помощь. Совсем было подошла, да кончился запас привязной цепи. Натянула её и остановилась. Головой мальчишке кивает, чёлкой трясёт, губами к его мокрой щеке тянется, но не достает – цепь не пускает.
Так и стоят. Один кричит, другая кивает.
…Просто и ясно жить в деревне. А заблудиться можно у самого дома. Тогда всё перед глазами смешается. Весь мир за минуту превращается в бескрайний луг да в непроходимые заросли сирени. Ни дома, ни следов к дому.
Мальчишкина рука с кружкой тянется к большой теплой лошади. А травы за ноги держат.
Доверчивая душа лошади жаждет познать братскую душу своего маленького гостя. А цепь не пускает. Тёплое дыхание лошади не успевает сушить горькие слёзы мальчонки.
Прибежали мы на крик. Освободили Антон Антоныча из плена травяного и очень удивились: он почти не разлил молоко!
Взялись всё трое за руки, подошли к лошади. Вылил я молоко в бабушкины ладони, лошадка втянула его мягкими губами и языком прошлась по ладоням.
Когда-нибудь я расскажу внуку эту историю.
Надо знать, что тебя любят
А могу и другую рассказать, похожую – про птенцов куропатки.
…Тучи плывут над вечерним ячменным полем. Бежит в ячмене семейка маленьких куропаток – десять штук. Маму догоняют.
Робкая серая стайка в густом жёлтом поле.
Ворона боятся. Лисы бояться. Шмеля боятся. Ветра боятся.
Бегут, падают, друг на друга натыкаются, маму зовут. Крылышки топорщат, сами себе мешают.
Легко в высоком ячмене заблудиться.
Но перед самым заходом солнце разорвало тучи, наклонилось к ячменному полю осветило его так, что стало все видно!
И птенцы весело побежали на крик матери.
Повзрослеет Антон Антоныч хотя бы ещё на один месяц – сам найдёт в травах дорогу домой. И до лошади сам дойдет.
Сирень будет душистым маяком. Липа старая маяком-жужжащим: в ней пчелы работают. Сухой тополь – вороновым маяком, с него ворон на бабушку смотрел. А малинник дикий на берегу Першокшны пусть будет маяком сладким.
