Верно, Лайонс командовал. Фридрих Роттенберг остался в Монтевидео. Вот он, как человек, отлично знающий море, вряд ли стал бы спорить с капитаном катера.
Существовал в этой ситуации еще один весьма важный аспект. С очень давних времен повелось, что капитан на своем судне – «первый после Бога», будь это судно хоть ржавой лоханкой с полутора матросами команды. Даже если на борту такой лоханки, когда она в море, каким-то чудом окажется король, президент могучей державы или еще какая очень важная персона, персона эта не должна оспаривать решений капитана! Таков морской закон, очень, кстати, разумный, ибо именно капитан отвечает за свое судно и команду перед Богом и людьми.
Тут в разговор, который становился все напряженнее, вмешался третий человек. Стоявший на мостике и молчавший до сей поры кореец Кай Чун Бань.
– Я тоже весьма заинтересован в том, чтобы в составе поисковой группы оказаться на борту яхты, – тихим бесцветным голосом произнес он. – Я бы очень хотел забрать наше навигационное оборудование. Приемо-передающую систему спутникового поиска, аккумулятор…
Английский язык Кай Чун Баня – разговор на мостике велся, естественно, на английском – был безукоризнен. Даже слишком – на фоне техасского тягучего выговора капитана и скороговорки Эдуарда Лайонса, столь характерной для жителей приозерного Детройта. У корейца оказалось поставлено чуть ли не оксфордское произношение, разве что чуть заметное специфическое подмяукиванье в конце фраз можно было уловить, если обладать изощренным слухом.
– Вот видите, мастер! – тут же поддержал корейца Лайонс. – А вы говорите: слишком опасно, невозможно… Как это так, невозможно? Сейчас ведь даже сильного шторма нет, разве я не прав? Вот видите: хотя бы оборудование с яхты снять желательно.
– Что они, из платины с бриллиантами, что ли, ваши система с аккумулятором? – гаркнул вконец обозлившийся капитан. – Жадность замучила? Так жадность – мать всех пороков. В данном конкретном случае она может привести всю нашу теплую компанию на холодное дно. Ага, именно так, я нисколько не преувеличиваю. Сами посмотрите, что творится, разуйте глаза! Тут не до материальных потерь! Не дай господь, сдохнет хоть на три минуты машина…
Словно подтверждая его слова, океан ударил в правую скулу катера тремя особенно крутыми волнами подряд. Фонтаны брызг и клочья грязноватой пены взлетели выше полубака, еще раз окатив капитана, Лайонса и корейца ледяным душем.
– Не в жадности дело, – невозмутимо, ничуть не изменившись в лице, ответил Кай Чун Бань, выслушав отповедь капитана. – Ведь мы не только спонсор гонки, но и фирма-производитель этой сложной техники! Все системы неожиданно засбоили и отключились, что стало одной из главных причин сегодняшнего печального положения вещей. Надо выяснить, почему это произошло. Чтобы в дальнейшем у других пользователей нашего оборудования, тех же яхтсменов, ничего подобного не повторялось…
Ощущалась в построении его фраз некоторая чуждость, оттенок неестественности, книжности, как бывает, когда человек думает на своем языке, а затем, как бы мысленно, переводит на иностранный, который знает в совершенстве.
Он повернулся к Лайонсу и посмотрел тому в глаза очень пристальным, жестким взглядом, который капитан катера заметить не мог. В глазах Кай Чун Баня читалось что-то вроде: «Выскажитесь более твердо. Покажите, кто здесь начальник. Настаивайте на своем решении, пусть оно сопряжено с риском. Мне необходимо снять с яхты оборудование, произведенное нашей фирмой. Поддержите мою позицию более определенно и однозначно».
