Глава вторая. 19 ноября 1939 года
АНА
Ана Каминская взяла мужа под руку. Они вместе смотрели, как родители подвели к хупе[1] сначала Филиппа, потом залившуюся румянцем Эстер. Молодые люди стояли под красивым балдахином лицом к лицу. Ана улыбалась, глядя, как они смотрят друг другу в глаза. Они были так счастливы, что Ана начала успокаиваться. Как хорошо, что она пришла. Получив приглашение, она колебалась. Ей было уже за пятьдесят, но она все равно нервничала: одобрит ли Господь ее присутствие на еврейской церемонии. Но Бартек лишь посмеялся над ее страхами.
– Конечно, Господь хочет, чтобы ты пошла и увидела, как эти молодые люди, исполненные любви друг к другу, соединят свои жизни. В мире слишком много ненависти – за такую возможность нужно цепляться обеими руками, как только она представится.
Он был совершенно прав. Ане было стыдно за свои сомнения. Евреи – люди достойные, добрые, искренние, и это нужно ценить, особенно, когда в мире таких качеств почти не осталось, а нормой стали считаться совсем другие свойства. С момента нацистского вторжения прошло два с половиной месяца. Фашисты навязали ее любимой Польше свои жесткие правила и новую идеологию. Когда она видела, как по улицам ее города шагают вражеские солдаты, ее душу захлестывала ярость. Нацисты меняли дорожные указатели и устанавливали новые законы, не думая об обычаях, традициях – даже о здравом смысле и порядочности.
Иисус учил Ану подставлять другую щеку, но нацисты одновременно били по обеим щекам, и прощать это становилось все труднее и труднее, особенно, когда впереди ждали еще более тяжелые оскорбления. В такие моменты она чувствовала, что ей ближе Ветхий Завет, исполненный мстительности и ярости, а не Новый Завет с его духом любви и прощения. Находясь на еврейской церемонии, Ана чувствовала это особенно остро.
Когда раввин тихо и таинственно запел и звуки его голоса разносились по всей синагоге, Ана осторожно осмотрелась. Когда гости собирались, улицы и тротуары покрыла изморозь, но потом яркое солнце растопило лед, и сейчас его лучи проникали в синагогу сквозь высокие окна, отражаясь от позолоченных колонн и мебели. Весь зал словно сиял. Ана должна была признать, что это мало чем отличается от ее любимого собора Святого Станислава. Она крепче сжала руку Бартека – как хорошо, что он настоял, чтобы они пошли на свадьбу. Этой осенью она еще ни разу не чувствовала себя так спокойно.
Ана внимательно смотрела, как младшая сестра Эстер, Лия, семь раз обвела ее вокруг жениха. Милое личико Лии было торжественным и серьезным, она смотрела вниз – впрочем, вряд ли из благочестия, скорее, она боялась наступить на подол подвенечного платья сестры. Ане это было хорошо знакомо. Они с Бартеком поженились двадцать три года назад, но она прекрасно помнила тот день. Они поженились в 1916 году, в разгар другой войны – ее называли великой, считали, что она положит конец всем войнам, но все оказалось не так. Они снова присутствовали на свадьбе – и снова надменные державы делили несчастную Польшу и захватывали ее мирные города и деревни. Почему их нельзя оставить в покое? На протяжении многих веков Россия и Германия считали родину Аны завидной добычей и делили ее между собой. Лишь в 1918 году Польша сумела отстоять свой суверенитет. А теперь ее соседи снова грызлись за нее – на сей раз с танками и огромными пушками.
