После планёрки Ирина Фердинандовна постучалась и одновременно открыла дверь в профессорский кабинет.
– Можно, Дмитрийсаныч? – спросила она учтиво.
– Да-да! – был ответ.
– Ну что… Нам с Вами, надо сказать, повезло… – сказала она по-свойски, усаживаясь на диван. – Новорожденный чувствует себя удовлетворительно. Насколько это возможно в данной ситуации.
Профессор резко вскинул вверх подбородок и стал крутить головой то влево, то вправо. В такие моменты он напоминал петуха, сидящего на насесте и инспектирующего свой гарем.
– Сняли с ИВЛ? – коротко спросил он.
– Пока не сняли, но ребёнок стабилен, и есть небольшая положительная динамика.
– Давайте решим, что говорить маме. Я предлагаю – тугое обвитие пуповины.
Профессор заложил руки за спину и принялся расхаживать по кабинету. Он думал.
У Ирины Фердинандовны не было подружек. У нее были только подчиненные или вышестоящие руководители. Даже о своем семействе она рассказывала с точки зрения организатора: «Вот решила я, например, засолить десять банок огурцов. Значит один у меня огурцы моет и укладывает, второй рассол варит, третий закручивает. А кто всех организовал?!» В этот момент она вопрошающе-победоносно оглядывала слушателей.
Всем, конечно же, было ясно, что это не дочка – ученица выпускного класса. И уж тем более не муж – заведующий отделением реанимации в другой больнице. Зная крутой нрав жены, он ни за что бы не согласился работать с ней под одной крышей, тем более в таких «конкурирующих» специальностях. А вот дома подчинялся ей с удовольствием.
Начальство Ирина Фердинандовна принимала как начальство де-юре, но не де-факто. Оно, начальство, и само это признавало, поэтому заведующую отделением патологии не трогало. Начмед и главный врач прекрасно понимали, что в случае любой (ну мало ли) рокировки Ирина Фердинандовна окажется (не дай Бог!) на их месте и будет чувствовать себя вполне органично.
В общем, Ирина Фердинандовна не дружила ни с кем. А вот с ней дружили все. Но с одним человеком она всё-таки общалась чаще других – с заведующей родовым блоком. Хоть и трудно было представить людей более разных.
Вторую заведующую звали Рита Игоревна. Из уст Палыча она звучала как Ритатигровна. Придумав такое удачное, на его взгляд, прозвище, он каждый раз радовался как ребёнок, хоть и получал очередной нагоняй от Риты Игоревны.
– Я когда-нибудь тебя, Палыч, пришибу! – вопила она.
С копной коротко стриженных рыжих волос и веснушчатым мальчишеским носом, она и правда походила на молодую тигрицу, которой палец в рот (пасть) класть не стоит. На шее у Риты Игоревны всегда болтались несколько совершенно не связанных общей идеей украшений. Родовое отделение было её родным домом.
Самая обыкновенная картинка родового блока, когда все три родовых стола заняты уже «ушитыми» и укрытыми одеялами родильницами, а между ними в длинном, до пола акушерском фартуке, иногда босая дрейфует Ритатигровна. Случайные капли крови на лице почти не отличаются от веснушек.
Нет-нет, ничего кровожадного она не совершала! А к женщинам, наоборот, относилась очень даже уважительно. Просто ночная страда выдавалась иногда такой жаркой, что дежурившая Рита Игоревна едва успевала принимать пополнение. «Уделав в конец» рабочую обувь, она разувалась и шлёпала голыми пятками по серому мраморному полу.
– Да как же вы, Рита Игоревна?! Это же кровь! Гепатиты и всё такое…
