– Ну вот… – протяжно молвил он. – Давай-ка, друг Анчутка, для начала отдышимся…
Суматоха на мосту всполошила всю потустороннюю живность. Придремавшее в кроне вербы крупное аукало, одурев спросонок, вскинулось и огласило рощицу рублеными командами, тяжким буханьем сапог, собачьим лаем… Вне всякого сомнения, там, вдалеке, баклужинцы подняли заставу в ружьё.
– Бежим!.. – вскрикнул ополоумевший от страха Анчутка.
Африкан неспешно повернулся к домовому и, вздёрнув пегие брови, оглядел его с головёнки до пяточек. Честно сказать, он и сам не понимал до конца, что его побудило взять под покровительство эту мелкую пушистую нечисть. Ну что ж… Говорят, у каждого антисемита есть свой любимый еврей. Так почему бы протопарторгу Африкану не обзавестись любимчиком из домовых?
Протопарторг насупился, снял с плеча висящие на шнурках ботинки и, как бы не слыша приближающегося шума, принялся обуваться. Порфирию о его бегстве несомненно уже доложили. А назавтра Партиарху станет известно и о нынешней пограничной заварухе. Ещё день он будет колебаться, а потом… Кстати, а что потом? Как бы сам Африкан поступил на месте Порфирия? Во всяком случае, взять и объявить во всеуслышание ближайшего своего соратника беглецом и ренегатом он бы не решился…
Широкое лицо чудотворца было скорбно-задумчиво. Вокруг примыкающей к обрыву лужайки металась незримая простому люду мелкая лесная погань: заблудилки, спотыкалки, толканчики… На саму лужайку даже и не совались – отпугивала алая аура Африкана. Просунулось в развилину стволов очумелое рыльце лешего. Хозяин рощицы испуганно повёл круглыми бельмами, шевельнул вывороченными ноздрями – и сгинул. Анчутку он не приметил. Хотя будь домовичок один – нипочём бы ему не укрыться от приметливой родни.
Потом кто-то по-кабаньи проломился через кустарник и страшно скомандовал:
– Стой! Руки за голову!
Анчутка в ужасе схватил протопарторга за ногу, мешая шнуровать ботинок. Тот поднял голову и различил в двух шагах перед собой кряжистого отрока в каске и в бронежилете поверх пятнистого комбинезона. Потопал обутой ногой и недовольно кивнул в сторону чернеющей в сумерках осины. Пограничник тут же перенацелил автомат и, мягкой тяжёлой поступью подойдя к дереву, упёрся стволом в кору. Привычными движениями обыскал осину, нашарил сучок, нахмурился.
– Контрабанда? – недобро осведомился он. – А ну-ка документы! Куда?! Руки за голову, я сказал! Сам достану…
Африкан принялся за второй ботинок. Пограничник с угрюмым сопеньем изучал в свете фонарика сорванный с дерева нежный молодой листок.
– Справка об освобождении? Мало того, что рецидивист, так ты ещё и шпионов переправляешь?.. Говори, сука, где клиент! Где этот, в рясе?..
Потянуло лёгким ночным ветерком. Листва осины сбивчиво забормотала. Пограничник выслушал древесный лепет с тяжёлым недоверием. Тем временем через кустарник проломился ещё один пятнистый в бронежилете и, кинув быстрый взгляд в сторону товарища, проверяющего документы, устремился к берегу.
– Хлюпало! – с плаксивой угрозой в голосе взвыл он, склоняясь над обрывом. – Ну ты что ж ершей не ловишь, чёрт пучеглазый!.. Водяной, называется! Лыцку продался?..
Внизу плеснуло, зашуршал осыпающийся по крутизне песок, заскрипели, затрещали вымытые из берега древесные корни. Кто-то карабкался по круче. Вскоре на край её легла лапа с перепонками, потом показалась жалобная лягушачья морда. Глаза – как волдыри.
