– Будет забавно познакомиться с Гамильтоном, – продолжила старшая сестра. – В кои-то веки добавит вечеринке живости.
Элиза пожала плечами, удерживая на лице маску безразличия, но ее сестры хорошо знали, что прячется под ней.
– Может быть, надень ты сегодня что-нибудь более модное, тебе удалось бы привлечь его внимание, – сказала Пегги с хитринкой.
– И зачем мне это нужно? – возразила Элиза.
– Как любит говорить мама, на мед пчелы летят охотнее, чем на уксус, – отметила Пегги, напомнив о постоянных намеках матери на необходимость выбора подходящей партии – и как можно скорее.
– Да ладно, Пег, – отмахнулась Элиза, закатив глаза. – У меня нет никакого особого интереса к полковнику Гамильтону, просто банальное любопытство.
– Как скажешь, – согласилась Пегги, совсем не убежденная этими возражениями.
Ей не удастся скрыть свои чувства от сестер, поняла Элиза. Они знали ее слишком хорошо.
– Пег права, сегодня ты могла бы и постараться, – проворчала Анжелика. – Большинство девушек были бы счастливы иметь такую же фигуру. Так что тебе, по крайней мере, следует ее время от времени демонстрировать.
– Может, и так, – не стала спорить Элиза. – Но зачем стараться, если никто не посмотрит на меня, пока вы двое в зале?
Вопрос был задан искренне, без малейшего намека на ревность. Элиза гордилась сестрами-красавицами, а вот сама предпочитала прятаться в их тени.
– Ох, Элиза, отсутствие тщеславия – это, конечно, добродетель, но когда-нибудь ты должна будешь позволить нам помочь тебе засиять, – заметила Анжелика.
В отличие от этого спевшегося дуэта, Элизу не особо привлекала новая мода на утягивание талий, кринолины, напудренные декольте и высокие парики. Лишь месяц назад, отметив свое девятнадцатилетие, она начала носить простые платья насыщенного розового (который, кстати, изумительно подчеркивал ее цвет лица) или светло-голубого цвета (придававшего ее темным глазам еще большую яркость), с квадратным вырезом, скромно отделанным кружевом, чья прозрачность не столько скрывала интригующую ложбинку, сколько привлекала более пристальное внимание. Ее каштановые локоны, темнее, чем у Анжелики, но светлее, чем у Пегги, никогда не были украшены ничем сложнее чепчика, а обычно и вовсе заплетались в две косы и закреплялись кольцами, однако подчеркивая нежный овал лица и делая ее еще милее. Все это говорило о том, что, хоть Элиза и казалась, по выражению собственной матери, «излишне рассудительной», мнение молодых людей о ее внешности было для нее небезразлично.
Элиза проворчала:
– Я хочу, чтобы человеку понравилась я сама, а не мой гардероб.
– Красивая одежда – как яркие лепестки у цветка. Они указывают пчеле, куда садиться. А вот после этого пчела интересуется тем, что внутри, – заявила Пегги, снова цитируя мать.
Элиза закатила глаза.
– Я это слышала. В любом случае вам двоим пора в дом, готовиться, время уже позднее. Я схожу к ван Брукам за остатками тканей.
– Возвращайся поскорей, – велела Анжелика. – Времени у тебя немного, гости вот-вот начнут съезжаться – оглянуться не успеешь.
Уже сбегая с холма, Элиза крикнула в ответ:
– Хорошо!
