Александр I, Мария Павловна, Елизавета Алексеевна: Переписка из трех углов (1804–1826). Дневник [Марии Павловны] 1805–1808 годов - страница 22

Период 1807 – 1812 гг. относительного мира, но под чужеземным господством, был для Марии Павловны очень тяжелым. С неприятием отнеслась она к династическим притязаниям Наполеона и его попыткам войти в семью Романовых. Особенно возмутило ее, когда Наполеон через своего посланника в Петербурге Савари, ставшего вскоре министром полиции, пытался разузнать, что думает она о его матримониальных планах, касавшихся сестры Екатерины. Еще более Мария Павловна была возмущена, когда матримониальные притязания «супостата» обратились в 1809 г. на ее тогда еще совсем юную младшую сестру Анну – в чем, на этот раз, она была единодушна со своими русскими родственниками. Ей претило также, что Наполеон хотел стать в 1808 г. крестным отцом ее дочери Марии, хотя на этот раз предложение парадоксальным образом исходило от Карла Августа[113].

Большие внутренние терзания причиняло ей отстраненное, как ей казалось, поведение брата в январе 1812 г., в период готовящейся русской кампании наполеоновских войск: его нежелание взять под свою протекцию герцогство Саксен-Веймар (что, в сущности, было невозможно), ни даже сказать ей, как «надобно себя вести, если того потребуют события», которых все имели основания опасаться. Именно в это время стилистика их переписки с братом меняется: Мария Павловна неожиданно позволяет себе взбунтоваться и высказать все, что накопилось у нее на сердце (ни до, ни после она себе такого не позволяла, поверяя все накопившиеся обиды лишь Марии Федоровне). Александр отвечает разумно, но по-прежнему уклончиво, как всегда апеллируя к такту и мудрости сестры, хотя и признается, что письмо ее причинило ему «чувствительную боль, поскольку […] твердо убежден во глубине своей души, что не заслужил того», о чем она писала (письма от 15/27 января и 27 февраля 1812 г.). «Поверьте, – заключает он, – что я весьма далек от того, что вы называете безразличием, ситуация, в которой Вы находитесь, и все трудности, с ней связанные, печалят меня чрезвычайно, но, к сожалению, Ваше положение таково, что не в моей власти что-либо здесь изменить…» И строки эти, при всей их риторической безупречности, на самом деле пронзительно вскрывают переживаемую и той, и другой стороной драму.

К этому же периоду относятся попытки Александра вовлечь Марию Павловну в большую политику, использовав ее посредничество, дабы убедить Наполеона в мирной настроенности России. Так, в марте 1812 г. Александр просит сестру передать Наполеону, «в случае, если она его встретит», пожелание мирного урегулирования[114]. Когда же невозможность избежать войны становится очевидной, он вновь призывает Марию Павловну (от своего и Марии Федоровны имени) ехать в Петербург. Пожелание брата на этот раз Мария Павловна не выполняет. Через Веймар проходят французские войска, направляющееся в Россию, за которыми она наблюдает из окна своей спальни, в то время как герцогский замок занимает французский маршал Себастиани. Причем войско ее свекра, связанного с Наполеоном условиями Рейнского союза, также должно было участвовать в походе на Россию в составе французской армии[115]. Из того же окна в декабре 1812 г. Мария Павловна наблюдала и за возвращением французской армии из России. 15 декабря она стояла у окна своей комнаты и увидела, как к почтовой станции подъехал экипаж странного вида: коляска без колес, поставленная на сани. Из нее вышли два французских офицера, потом ей сообщили, что то был Наполеон и сопровождавший его маркиз де Коленкур, бывший посол Франции в Петербурге.