Александр II и Наполеон III. Несостоявшийся союз (1856–1870). - страница 58

С этого момента Мории вновь становится непременным участником принятия важнейших государственных решений. Наполеон консультируется с ним по всем вопросам внутренней и внешней политики, хотя и не всегда разделяет его точку зрения. Как уже говорилось, в марте 1854 г. император не внял доводам Морни, предостерегавшего императора от войны с Россией ради защиты интересов Оттоманской Порты. После взятия Севастополя в сентябре 1855 г. Наполеон III стал склоняться к прекращению Восточной, как ее называли во Франции, войны в Крыму, оказавшейся слишком затратной по части человеческих и финансовых потерь. Именно Морни с его непонятным для тюильрийско-го двора русофильством, Наполеон поручит поиски путей примирения с Россией, где с февраля 1855 г. царствовал молодой император Александр II.

Кстати, о русофильстве Морни. В какой степени о нем можно (и можно ли) говорить всерьез?

Трудно дать однозначный ответ на этот вопрос. Скорее всего, истоки проросийских настроений у сводного брата императора французов следует искать в неприятии им курса на безоговорочное следование в фарватере британской внешней политики, характерное для Франции со времен Июльской монархии. Будучи тогда сторонником Франсуа Гизо (недаром Наполеон III, как бы в шутку, называл своего брата орлеанистом), Морни тем не менее, не одобрял проводимой министром иностранных дел Луи-Филиппа линии на достижение «сердечного согласия» с Великобританией. Морни полагал, что такое «согласие» в большей степени выгодно Лондону, нежели Парижу, чьи интересы нередко приносятся в жертву британским.

Вторая империя в значительной степени унаследовала традицию тесного взаимодействия с сент-джеймским кабинетом, что наиболее ярко проявилось в период обострения Восточного кризиса в 1853 г. Активными приверженцами этого курса в ближайшем окружении Наполеона III были императрица Евгения, министр иностранных дел Э. Друэн де Люис и министр внутренних дел В. де Персиньи. Именно они подталкивали императора французов к войне с Россией, вопреки предостережениям «пацифиста» Морни, который считал, что на Востоке Франция будет воевать не за свои, а за британские интересы.

Женевьева Жилль, публикатор переписки Морни с княгиней Ливен, называет его «убежденным англофобом»[139]. Если даже это определение и слишком категорично, то оно все же не лишено оснований. Опасаясь чрезмерного усиления Англии, Морни видел в России реальный противовес британскому влиянию, становившемуся опасным для интересов Франции. При этом, надо сказать, Морни накануне Крымской войны явно находился во власти преувеличенных представлений о военной мощи России, равно как и под обаянием внушительной фигуры Николая I, которого он считал единственным арбитром в Европе. Поэтому беспрепятственная высадка франко-британского экспедиционного корпуса в Крыму и последовавшая серия неудач русской армии явились для него полной неожиданностью и даже потрясением. В письме княгине Ливен от 30 сентября 1854 г. он признается, что все это для него «необъяснимо» и «невероятно»[140]. Но даже после падения Севастополя, уже не сомневаясь в поражении России, Морни тем не менее не изменил свой взгляд на нее, как на желательного партнера Франции.

Трудно сказать, были ли у него накануне и в период Крымской войны какие-то иные, кроме сугубо политических, мотивы доброжелательного отношения к России, – ничто, казалось бы, об этом не свидетельствует, – но все его дальнейшие действия подтверждают, что недаром в окружении Наполеона III он слыл последовательным русофилом.