Алексей Котиков. Минское антифашистское подполье в рассказах его участников - страница 3

Такое развитие событий вызвало подозрения у следователей МГБ, допрашивавших после освобождения БССР Федора Кузнецова, Алексея Котикова и других выживших подпольщиков.

«… как получается, что Кузнецов за все эти факты [саботажа] … к ответственности не привлекался?» – спрашивали на одном из допросов у Алексея Котикова, на что тот отвечал: «Об этом я ничего не могу сказать, но Кузнецов мне лично говорил, что он был освобожден по ходатайству Флейнбаума…»23

Надо сказать, что у Котикова в свое время имелись некоторые сомнения относительно того, как Кузнецов объяснял свое освобождение. Задолго до следователей МГБ он задал ему несколько «неудобных» вопросов. Немцы, конечно, знали, что Кузнецов состоял в партии – его довоенная должность начальника депо крупного железнодорожного узла говорила об этом. Тем не менее, на допросах их не интересовало его более чем очевидное членство в ВКП (б) – на упомянутой встрече у западного моста Кузнецов сообщил Котикову, что этот вопрос даже не поднимался. После этого Котиков прямо спросил его, «… не продался ли он гестапо, но он это категорически отверг, указывая, что был коммунистом и коммунистом останется. [Котиков] Кузнецову поверил и какого-либо недоверия [у него] к нему не было.24»

К осени 1941 года их группа была, пожалуй, самой многочисленной и наиболее активной в Минске. Она была создана на крупном предприятии, во главе группы стояли авторитетные с довоенной поры люди. В 1937 году Котиков проводил аттестацию железнодорожников и знал «… душу и настроение почти каждого» из них; кто был под сомнением, того они обходили. Надежных, энергичных привлекали в свою группу25. В силу специфики их профессиональной деятельности объект приложения усилий у железнодорожников, что называется, был под рукой: учитывая даже многократно завышенное Алексеем Котиковым количество испорченных их группой паровозов и вагонов (на послевоенных допросах и собеседованиях он увеличивал это количество до 50 и даже до 100 единиц26), попытки саботажа в Минском железнодорожном депо, безусловно, предпринимались.

Авария на разворотном кругу. Станция Минск Товарный, 1941 г. Фото: https://vk.com/minskphotohistorynews

Впрочем, даже некачественное выполнение работ вследствие низкой квалификации рабочих немцы зачастую рассматривали как вредительство и саботаж, сурово наказывая рабочих – об этом, возможно, свидетельствует и судьба Вадковского, Ницневского и Богателя.

***

Практически все источники по истории минского подполья наряду с действовавшей в депо группой Кузнецова – Котикова в числе первых и наиболее громко о себе заявивших называют еще несколько подпольных организаций. Так, например, 10 сентября 1959 года в Справке КГБ при СМ БССР «О Минском подпольном городском Комитете партии периода 1941 – 1942 годов» упомянуты группы, возникшие из числа бывших сотрудников Главнефтесбыта, … на кирпичном заводе, в районах Сторожовки, Серебрянки, Комаровки, на дрожжевом заводе и в гетто.»27 Эти же группы упоминаются и в других документах – начиная от датированной июнем 1948 года Докладной записки заместителя министра ГБ БССР генерал-майора Ручкина заместителю министра ГБ СССР генерал-лейтенанту Огольцову С. И.28 до воспоминаний многих подпольщиков.

Судя по всему, эти группы уступали «железнодорожникам» в проведении акций непослушания, саботажа, и прямого противодействия проводимым оккупантами мероприятий. Комаровская группа родилась из числа друзей, знакомых и соседей, проживавших в частном секторе на окраине города, а группа «нефтяников» состояла из бывших работников конторы Главнефтесбыта. В первые дни оккупации эти две группы не были связаны с рабочими промышленных предприятий, что ограничивало их возможности во вредительстве и саботаже; в основном «нефтяники» и «комаровцы» слушали московское радио и записывали от руки сводки о положении на фронте для дальнейшего их распространения.