И каждый такой прыжок, как будто, отдавал гонгом в его голове.
Наверняка очередной мальчишка, по звуку, перепрыгивает через три-четыре ступеньки. Когда тот хватался за металлический поручень, чтобы не упасть, становилось ещё более шумно, а поручень вибрировал с еле слышным гулом.
Даниил отложил пол бутерброда, прижав ладони к ушам, зажмурив глаза. Он сильно надавливал на уши, до боли, которую, он казалось, не чувствовал из-за боли от шума. Он не находил в таких ситуациях ничего странного. Существует же чувствительность к громким звукам и не зря же говорят, что, чтобы перестало болеть одно, нужно ударить по второму.
Потому ничего удивительного, что при таких сильных головных болях он не чувствовал боли, даже если прокусывал губу до крови.
Он сжался ещё сильнее, когда после нескольких секунд тишины, раздался ещё более невыносимый грохот. Поручень задрожал, металлический скрежет, когда за тот схватились, и раздалось несколько ударов, а после удивленный вскрик.
Даниил приоткрыл удивленно рот и распахнул глаза, все так же прижимая руки к ушам, глядя на одноклассника, который свалился с лестницы в нескольких метрах от него. Несколько бесконечно долгих секунд нависала оглушительная тишина. Даниилу казалось, что старая теория про эфир неожиданно подтвердилась, а воздух, все пространство вокруг него, пропитала загадочная субстанция, которая скручивалась в спирали, вращалась, напоминала небо на «Звездной ночи».
Но реальность навалилась на него, подобно, неподъёмному грузу. Он смотрел на валяющегося на полу и скулящего, подобно щенку, мальчишку. Он скатился с лестницы, упав в вековую пыль этого, практически, подвала, от чего белая рубашка, которую его мать любовно выглаживала, стала сероватой. С несколькими черноватыми особенно заметными пятнами. Правый рукав порвался и в ошметках ткани было видно тонкую, мальчишескую руку на которой уже расцветал продолговатый багрово-синий синяк с яркими точками кровоизлияния.
Когда его нога соскользнула с края ступеньки, он попытался схватиться за поручень, что тянулся вдоль лестницы, но рука лишь застряла между двумя металлическими жердями. Синяк, казалось, испепелял болью кожу. Обжигающе-горячая боль распространялась по руке, как будто он не ушиб её, а прислонился к раскаленному металлу.
Но более всего болела левая нога. Он слышал хруст и несколько секунд боли не было, а после она ударила по рецепторам, заставляя его хныкать, а слезы катились по ещё детскому личику, смывая пыль.
Он бессознательно тянулся к поврежденной ноге, подобно слепому котенку, шаря руками, но каждый раз их одергивал, начиная всхлипывать громче, когда чувствовал резкий, новый прилив боли или ощущал некую неправильность в своей конечности.
Его нога была неестественно повернута, что вызывало у Даниила кислый комок тошноты в горле, который он не мог проглотить. Штанину пробил белый, острый осколок кости, а вокруг него ткань уже пропиталась бурой кровью.
Кость поблескивала в тусклом освещении, покрытая то ли спекшейся кровью, то ли ошметками мышцы.
Даниила пробивала крупная дрожь, он смотрел на своего одноклассника, который потерял всю свою браваду, всхлипывал и постанывал. Хотя всегда был одним из организаторов всех шуток над ним. Всегда громко смеялся, бросался шуточками и задирал нос. Всегда первый на физкультуре, чтобы перепрыгнуть через козла или бросить ему в голову мяч, или чтобы запихать в его рюкзак петарды, а после громко смеяться, подобно лошади, от того как Даниил испугавшись дергается, отдергивая руку.
