Я с интересом наблюдала за женщиной. Перелет из другой страны, известие о гибели мужа мало сказались на ее облике: она была аккуратна, собрана, причесана, подкрашена. Выглядела она на свой возраст, и было в этом свое достоинство, которое она несла и транслировала окружающим. Было видно: эта женщина себя уважает.
– Вы знали, что у Вашего мужа…есть другая женщина? – постарался быть деликатным Ивашин.
Бережная усмехнулась.
– Я их считать замаялась, – насмешливо глядя на следователя, ответила она, – значит, у нее его и порешили?
Она покачала головой, словно устала объяснять ребенку, что нельзя шалить.
– Вас это не задевало, как женщину? – вставила я свои пять копеек.
Женщина посмотрела на меня исподлобья, словно оценивая, достойна ли я ее ответа.
– Девушка, – тяжело вздохнув, все-таки решила ответить мне Вера Викторовна, – в 90-х, когда Вы только родились, у каждого мужика, имеющего в кармане сто баксов, была любовница. Мода такая, знаете ли, была. За тридцать лет как-то привыкаешь.
– Но ведь Вы могли уйти, развестись, – возразила я.
– Поживите с мое, деточка, тогда поговорим, – окончила дискуссию дама.
Дальше ответы были стандартными: ничего не было, никто не беспокоил.
– Может, у Вас есть какие-то соображения, кто мог желать его смерти?
Женщина молчала и смотрела перед собой в стол.
– У моего мужа много грехов, прости Господи его душу грешную. Если кто и желал ему смерти, то это только привет из молодости. В последние годы он вел действительно достойную жизнь.
– Вы любили его? – снова влезла я.
– Вы замужем? – спросила в ответ женщина.
– Нет.
– Вот проживете с мужем жизнь, – вздохнула она, – детей вырастите, дом построите, бизнес. Пуд соли пополам съедите. А потом ответьте себе на вопрос: любите ли Вы его? Может, и не любите пылко, как в молодости, да только вот жить без него уже не можете, это точно.
Вечером я лежала на диване и анализировала. Убили знатного бандюгу, но никто смерти ему не желал, ибо золотой был человек Остап Геннадьевич. В его жизни было две женщины и обе поразительно спокойно отреагировали на его смерть. Хотя, возможно, его привлекал именно такой тип женщины – безэмоциональный.
Как ни крути, а завтра надо делать запрос в столицу нашей Родины о ратных подвигах господина Бережного. Я услышала, как открывается дверной замок, Вадик пришел домой. Привычным жестом бросил ключи на тумбочку в коридоре, вошел в комнату и обессиленно повалился на диван.
– Винокурова, ты меня любишь? – промычал он, закрыв глаза.
– Предположим, – усмехнулась я.
– Тогда сгоняй на пивасиком, а? Я устал, как пес.
– В холодильнике есть еще банка.
– Отлично, неси.
Я покачала головой, но сжалилась над Вадиком и принесла ему желаемое.
– О, вкус жизни, – выдохнул Самойлов, сделав пару глотков, – ну, что, у вас Осю, говорят пристрелили?
– Пристрелили.
– Слышал, из Москвы к вам уже кого-то отрядили, какой-то полкан Михеенко вроде.
– Это еще зачем? – нахмурилась я.
– Ты не поверишь, Ален, не доложили в этот раз.
– Москвичей нам только не хватает, управления нам мало, так теперь еще и этих принесло, – заворчала я.
– Кстати, об управе. А ты не думала перейти в ГУВД? На тебя там виды имеют, слышал такие разговоры.
Я слегка скривилась.
– Ты ж меня знаешь, не люблю я большие кабинеты.
– Взрослеть пора, Аленка, если предложат, подумай. Опять же, ближе друг к другу будем.
– Ну, мы вроде и так не далеко.
