Ревнивой укоризны. Жизнь одна!..
О, как все соблазнительно и просто!
Но женщина, но женщина одна…
***
Какое слово – разочарованье!..
Распались чары. Вьюга улеглась.
Тетрадочка осталась черновая
От жизни той, что набело жилась.
И черепки… и ёлка не зажглась…
И вот, перебирая по осколку
Минувшее, таинственную щёлку
Вдруг различаешь там, где дышит печь:
За дверью в детской наряжают ёлку,
Роняют за иголкою иголку,
Томят злодейски, не спешат зажечь.
Вглядись туда, в ту щёлочку из детства,
Вглядись, ты просто плохо пригляделся
К тому, что было выше всех затей,
Там зачарован свет? И всё злодейство?
Свет загнетённый только золотей,
Твой огонёк, он никуда не делся…
Там вечно разворачивает действо
Рачительный какой-то чародей.
Апрель… который раз в апреле
Встают зарытые огни!
Разваливаются недели.
Не делятся ночами дни.
И трескотня, и суматоха,
– Ужо вам, идолы, ужо!..
И почему-то очень плохо,
Когда должно быть хорошо.
Меня не радует веселье
В чужой квартире на углу.
Сегодня, верно, воскресенье.
Я этот праздник не люблю.
Пример пришёлся очень кстати,
И повторялся неспроста
И церемониал распятья,
И жесты снятия с креста.
Ах эти жесты, эти жесты,
Расколыхнувшие страну,
Приравнивать любые жертвы
К зарытому во тьме зерну.
А ведь сказать по правде, кроме
Надежд, что нам ещё дано?
Гарантий в сумасшедшем доме
Искать и верить им смешно.
Темно завязаны начала,
Смутны и путаны концы.
Свивая старые мочала,
Крепим прогнившие венцы,
Клеймим ничтожества, уродов,
И выпрямляем зеркала,
Где гений пастыря народов
Перерастает в гений зла.
И умудренность неприлична,
Когда впадают и отцы
В младенчество. И всё логично.
Увязываются концы.
Концы с концами…
Постарели,
Но, зноем хлынувшим густы,
Пошатываются в апреле
Тысячелетние пласты.
Вновь бабочка, впорхнувшая в троллейбус,
Отточенными крыльями сверкнёт,
И вновь я отшатнусь, и разболеюсь,
Как будто память бритвой полоснёт.
Ловил тебя я прежде, да без толку,
Ты вырвалась, пыльцой посеребря
Под сердце наведённую иголку,
И затерялась в кроне сентября.
Пусть лгут, что ты, сама того не зная,
Переменила облик и черты,
Что мне в толпе привиделась иная…
Но я узнал, узнал, ведь это – ты!
Я знаю, посмеяться над бессильем
Ловца, лишь слёз достойного вполне,
Ты вновь и вновь, доверясь лёгким крыльям,
В троллейбус залетаешь лишь ко мне,
И вновь ищу я в памяти неловко
Каких-то доказательств правоты,
И снова – вспышка, искры, остановка,
Чтоб с тихим смехом выпорхнула ты.
Свет, толчёный в чёрной ступе,
На ступенях у скалы.
Он сидел тогда в раздумье
У раздутой Им золы.
Он подыскивал простые,
Однозначные слова,
До скупой земли пустыни
Опуская рукава.
Буквы бабочек с опаской
Правя, опрощал в тоске
Смысл, повисший пред оглаской
На тончайшем волоске.
Ни пергаментов, ни хартий,
И ползла себе змея
По пустыне, как по карте,
Как по книге Бытия.
И ложился длинный-длинный,
Безмятежный след, деля
Безраздельные долины:
Тут – земля, и там – земля…
Ржа рудых грунтов урана.
Привкус каменных просфир.
Крепость Торы. Кряж Корана.
…стронций, бьющий сквозь цифирь.
***
Когда в тревожном сне сожмётся сердце
И в ночь ударит чёрная струна
Весенней вспышкой бреда (неверна?!.),
Всем крошевом огня в кромешном перце,
Крушеньем всех надежд – на кромке сна
Ты всё же удержись, послушай, в старой дверце
Быть может, наконец, блаженная страна
Блеснула, и не скрип, не сталь ключа слышна,
И не скрипичный ключ, но тишина
Подслушала в тебе, единоверце,
Ту боль, ту немоту, которою больна
