Альгология и микология. Практикум - страница 3

Насытившись рифмой, Андерсен переключился на прозаические формы. Всё, что задавали в школе, было проглочено за считанные ночи. Вслед за русскими классиками потянулись писатели Запада. Перед глазами проносились сотни страниц Гюго, Гессе, Камю, Кафки, Фаулза, Паланика. Современная литература полностью перевернула его представление о книжном мире.

Так за романами и пролетели годы отроческой жизни, сделав Андерсена отстранённым наблюдателем и депрессивным подростком. Единственными товарищами были Лох и Дали, с которыми он познакомился благодаря виртуальной вселенной. Пару раз ребятам даже удалось встретиться, но из этого не вышло ничего путного. Интроверты испытывали только дискомфорт и страшно желали вернуться в свои панцири, забаррикадироваться в квартирах и уединиться с заменителями реальности. Так они и поступали.

Андерсена огорчали холод и жестокость города, монотонность будней и непросвещённость людей. Их легкомыслие, грубость и ветреность говорили о том, что в черепной коробке лежали одни мёртвые мыши. Андерсен считал их недостойными его высокой и нравственной личности. Общение казалось психологически токсичным, и потому парень редко выбирался в свет. Изнывая от тоски в четырёхстенной тюрьме, он стал упиваться горьким одиночеством, медленно угасать и таять, расстался с аппетитом, поссорился со сном. И лишь книги по-прежнему входили в арсенал употребления.

«Я Мерлин, я Мерлин…» – вслух шептал заключённый.

Я героиня…

Я стою в аптеке и раздумываю, стоит ли брать прокладки. Вот уже два месяца у меня нет менструации, и потому трата денег кажется необязательной, однако привычка продолжает навязывать покупку. С одной стороны, я рада, что больше не приходится мучиться и ограничивать себя в мимолётных удовольствиях и дискотеках, а с другой – отсутствие месячных делает мою женственность более уязвимой. Немного поколебавшись, откидываю эту абсурдную мысль. Как женственность Мэрилин Монро может стать уязвимой? Ведь я – особенная. Я – уникальная. Я самая обаятельная девушка в этом грёбанном городе. Да весь этот грёбанный город всего лишь мой аксессуар! Вся эта жалкая Планета всего лишь мой аксессуар. Я неотразима. Я неотразима, потому что вешу всего тридцать семь килограммов. Теперь я влезаю в любое платье и могу, не стесняясь, носить шёлковое кружевное бельё. Сегодня на мне полупрозрачная юбка, под которой белеют ажурные трусики. Мягкие, миниатюрные, лёгкие, как паутинка, и манящие, как клубничный пудинг. Или шоколадное пирожное. Брауни. Шоколадное пирожное называется брауни.

Как же вызывающе смотрелись торты и свежеиспечённые булочки в кондитерской! Они красовались на главной витрине. Их пышные бока цвели румянцем, какого давно нет у меня, и назойливо повторяли моё имя. Уж не знаю, как я попала в этот магазин, но выйти из него не могла несколько минут. Всё пялилась на бисквиты, печенье и молочный шоколад. На ватрушки с вишнёвым джемом. На улиток с маком. На слоёные черёмуховые пироги. Во рту собиралась густая слюна, а в желудке привычно сжимался узелок боли. Острой боли, заставлявшей сгибаться пополам и дышать маленькими порциями. Когда резь утихла, я буквально вылетела из этого садистского помещения с ясным освещением и улыбчивой толстозадой продавщицей.

Зато я похожа на всем известную актрису и влезаю в любые наряды. Я могу устроиться моделью и служить эталоном моды, задавать тренды и олицетворять современный стиль. Парни будут вырывать из журналов страницы с моим идеальным телом, прятать их под подушки, а вечерами доставать и изо всех сил мастурбировать, пока не видит мама. Постеры с моим счастливым улыбающимся лицом будут вешать на стены, заменять ими обои. На них будут глазеть дети и старики, смущаясь постыдного желания увидеть мой миленький клитор. Облизать мой миленький клитор. Кончить на мой миленький клитор. Кончить мне на спину. Ощутить мои пухлые губки на своём твёрдом члене. Всемирное признание лучше пары дешёвых конфет и горького шоколада с орехами.