– Вас это устраивает?
– Идеальных людей не бывает. Есть особенности характера, с которыми мы можем примириться, – уверенно отвечаю я. – Эрхард редко выходит из себя, но, когда это случается, об этом судачат еще год.
Хотела добавить, что его сумасшествие дружит с моим, но не стала. Если двинется в эту сторону, то, вероятно, найдет вереницу диагнозов, которые мы с Эрхардом тщательно скрывали.
– Что произошло перед тем, как вы упали в обморок? – участливо спрашивает инспектор. По сравнению с комиссаром он ведет себя более профессионально. – Опишите, что помните.
– Мы разрезали с гостями торт. Потом немного потанцевали. Было душно и мы поднялись на верхнюю палубу. Эрхарду позвонили…
– Сколько времени прошло между тем, как вы поднялись, и звонком? – вклинивается с вопросом комиссар.
– Минуты три-четыре. Эрхард сказал, что заказал фейерверк, хотя знал, что я буду против.
– Почему? – искренне удивляется инспектор.
Я вопросительно смотрю на адвоката. Берч кивает, давая понять, что лучше сказать самой.
– Из-за покушения, которое было совершено на меня полтора года назад во время заказанного коллегами фейерверка на мой день рождения.
Комиссар отхлебывает кофе, слышит мои слова, закашливается и вопросительно переводит взгляд на инспектора. Тот пожимает плечами и отводит взгляд.
– Что за покушение? Где? Кто на вас покушался?
– Это было в Москве, где я руководила инвестиционной компанией. Многим не понравилось, что я пошла в разрез с завещанием бывшего владельца. Покушение до сих пор не раскрыто.
– Вы были женой Макса Петровского?
– Нет. Мы с мужем – его наследники. Петровский был близким другом отца Эрхарда. Какое-то время я работала на него бизнес-консультантом.
Меня пытаются насквозь просветить прищуренные глазки комиссара.
– Ваша клиентка, – обращается он к адвокату и тыкает пальцем в мою сторону, – строит из себя мученицу и рассказывает сказочку про отсутствие мотива. Пытается задурить нам голову. А мы не идиоты, как она считает. Мы нашли мотив и не один. Вот! – он придвигает лист и стучит пальцем по выделенному желтым маркером тексту. – Вернеры утверждают, что ее беременность имеет преференции в завещании, но не рожденный ребенок. На рожденных детей она не имеет прав. Это цена за принадлежность ее отпрысков к древнему роду. Так что у нее была причина поторопиться и прикончить муженька, чтобы не потерять и второго ребенка. Этот Вернер, – он крестится на католический манер, будто Эрхард уже мертв, – был жуткий тиран. Руки распускал. Жену держал под замком. Запрещал иметь подруг, общаться с родней. Никто бы такого не выдержал.
Адвокат набирает в легкие воздух и уже готов заявить протест, но комиссар поворачивается ко мне и тыкает в меня пальцем:
– Вы кто?!
Я молчу в недоумении. Он забыл, кого допрашивает?
– Avere la testa quadrata?1 Доктор наук, как и ваш муж?
Комиссар складывает пальцы вместе и качает рукой вверх-вниз. На лице отражается брезгливая гримаса, будто он говорит не о научных достижениях, а об инфекции, которая распространилась среди женщин и отняла их у детей и мужей. Не дождавшись ответа, он громко возвещает, как бы подводя итог всего допроса:
– Она его убила и обставила так, чтобы все думали, что произошел несчастный случай!
Было очевидно, что несчастный случай произошел с его мозгами, скорее всего, в раннем детстве, наверное, мать часто роняла его вниз головой. С Эрхардом несчастный случай в принципе исключен.
