Первый осмотр трупа показал, что сила к покойнику не применялась – никаких следов побоев, пыток, грубого физического принуждения. Предсмертная записка отсутствовала.
– Запутался, наверное, в темных своих делишках, – предположил старший лейтенант Солод. – Кому-то крупно задолжал или перешел дорогу.
Ростом Стас был невелик – так, мужичок с ноготок, метр пятьдесят с кепкой. А внешне он смахивал на зверька – то ли хорька, то ли суслика, то ли тушканчика. Такие вот мелкие, несимпатичные черты лица.
Грешно говорить, но труп был не первой свежести – и запах от него уже шел, и трупные пятна на теле вызрели.
– Дня два висит, если не больше, – на глазок определил судмедэксперт Борис Волынский. – Более точную дату назову после вскрытия, вечером.
– Хорошо бы, – откликнулся майор Лободко.
Стас Никольский собственного жилья в Киеве не имел. Квартиру, ставшую его последним пристанищем, он снимал уже два с половиной года и, по словам хозяина, ни разу не подвел его с уплатой – всегда в срок, полная сумма. Женщин не водил, а если даже и водил когда, то тихо, не привлекая ничьего внимания.
– Чересчур коммуникабельным я его не назвал бы, – сказал хозяин квартиры, рыжий увалень-губошлеп, от которого попахивало пивом. – Шумных компаний здесь не примечал. Конечно, наведывался к жильцу далеко не каждый день, может, просто не попадал на какие-то междусобойчики.
– То есть, никого из тех, кто ходил, скажем, в друзьях или приятелях Никольского, вы не запомнили, – уточнил Лободко.
– Никого. Везло, видать, моему несчастному жильцу. Но однажды везение кончилось, и подвел он меня, честное слово, под монастырь!
Рыжему увальню-губошлепу не очень-то было жалко жильца, он больше горевал, что репутация его сдаваемого внаем жилья теперь подмочена.
– Я, поверьте, держусь на плаву благодаря ей, – он обвел руками все вокруг себя. – А кто теперь сунется ко мне в постояльцы? Если кто и пойдет, так на второй день выселится. Добрые соседи расскажут, что квартира эта нехорошая. Сейчас люди в мистику ударились, верят в призраков, домовых, барабашек, в отрицательную энергетику. И откуда он только свалился на мою голову, этот Стас?
– Не переживайте так, со временем, думаю, все позабудется, – для приличия посочувствовал губошлепу Лободко.
Кивком головы он подозвал к себе Солода:
– Миша, осмотрите все здесь самым тщательным образом.
Ему хотелось выйти поскорее из этой унылой квартиры с ее запущенностью, затхлостью, ветхой мебелью, продранным в нескольких местах линолеумом, выйти на воздух, шагнуть прямо в бесснежный, солнечный и теплый, будто не зима на дворе, а весна, день.
* * *
Нет, сводить счеты с жизнью Стас Никольский вовсе не хотел. Но кому-то очень хотелось, чтобы Стаса приняли за самоубийцу.
Медэкспертиза нашла в крови Никольского приличное содержание алкоголя. Ничего, разумеется, исключать нельзя, но вдрызг пьяные люди практически никогда не уходят добровольно из жизни. Выпить столько, как он, а это не меньше, если не больше семисот граммов водки, а потом встать на табурет… Да он без всякой табуретки тут же грохнулся бы… Значит, кто-то напоил Стаса вусмерть, потом поднял, поставил впавшего в бессознательное состояние парня на табуретку, набросил на его шею петлю и вытащил из-под ног табуретку. Стоял, наверное, и наблюдал, как тот дергается.
Но главный сюрприз состоял в другом. При тщательном осмотре квартиры, вещей покойного были обнаружены несколько чешских монет разного достоинства – в кармане легкой куртки-ветровки. Дактилоскописты установили: отпечатки пальцев Стаса Никольского абсолютны идентичны отпечаткам на монете, найденной в квартире Медовникова, а также на рюмке из-под коньяка.
