Читать онлайн Станислав Хабаров - Аллея всех храбрецов

Странная штука – память. Нередко губкой забвения она стирает целые годы, оставляя неизвестно зачем минуты во всех подробностях, в трещинах мелочей. И каждый раз, если приглядеться внимательно, за эти минуты прячется чувство: любовь или ненависть, боль или радость, неизъяснимая сладость творчества или парализующий сердце страх.

Перед отъездом он попросил Пальцева:

– Лень, тебе всё на свете известно. Выручай.

Пальцев не стал ломаться, принёс какие-то листки пожухлые, точно они в земле лежали, уселся с профессорским видом и понёс белиберду:

– Об этих местах, – говорил он и щурился от удовольствия, – упомянуто в китайских летописях… четыре тысячи лет назад. И Геродот писал об аримаспах…

– Палец, кончай, – предупредил Мокашов, стараясь быть серьёзным.

– Нет, послушай… Аримаспы живут в горах, воруют у гриппов золото, плавят руду в горшочках, поклоняются камням…

– Давай-ка сюда листки.

– Осторожней, – взмолился Пальцев. – Редкость библиографическая. Книга была ветхая: края пожелтевшие, хрупкие, точно обожжённые листы.

– Ничего с твоей рухлядью не сделается. Сбережём её для потомства. Ответить не можешь по-человечески. Ты, говорят, там на практике был?

Обижался Пальцев, как правило, ненадолго. Может, поэтому в институте у него не было врагов.

– Значит так. Значит, эдак, – начал он без особого энтузиазма. – Нарисуем план для наглядности. Номер айн – драмтеатр, цвай – аэродром, речка, рынок, – Пальцев всё больше увлекался, – стадион, кинотеатр, тюрьма. Да, тюрьма. Она в самом центре и притом – ориентир отличный. Удивляешься? Это бывшее место ссылки. Места возможного поселения заштрихуем красным карандашом.

– Сразу места тебе не дадут, – чуть картавил Пальцев, – это я о жилплощади, а в общежитие не советую, принижает дух. Значит, так, первый район тяготеет к речке и рынку. Рынок тут превосходный, – заливался Пальцев. – За рынком тир и речка. Рыба в речке – непуганая. Вода кругами ходит. Утром посмотришь, на реке – сплошные круги.

Представляешь, утро, городок крохотный: в одном конце чихнут, в противоположном – будь здоров. Мостовые булыжные, старинные, от росы мокрые. А мы в лодочке, продрогли в тумане, покуриваем. Лодка наша на якоре и её крутит, крутит, а река паром исходит, так и кипит.

Пальцев говорил и улыбался блаженно:

– А лягушки майские… такой концерт закатят. Послушать надо, ни на что не похоже. В общем, как хочешь, а я к тебе приезжаю. Решено? В отпуск. Представляешь?

И Мокашов действительно представил, как хорошо, и к нему приезжает Пальцев. Они ходят на рыбалку, и волосы Пальцева становятся белыми, хотя они всегда были светлыми и в институте его звали за это Светлой Личностью.

– Считай, повезло тебе. Лет десять назад что здесь было? Какой-то заводишко паршивый, а теперь, сам понимаешь, ого-го-го.

Пальцев хитро смотрел, будто многое знал, но преднамеренно не говорил и листочки свои на колене разглаживал.

– Только так я тебе скажу: все это не для тебя, Боря. Ты – нежен, чувствителен. Ты – музыкант, а там молотобойцы нужны.

А Мокашов слушал и не слушал его, а сам прикидывал, что сделать ещё и когда успеть? Спросил он только из вежливости:

– Сам-то куда?

– Не скажу, Боря. Узнаешь – ахнешь. Не по распределению.

– Куда, темнило?

– Не могу сказать, Боря. Чтобы не сглазить, из суеверия. Тьфу, тьфу.

Все было так, как рассказывал Пальцев… Маленький чистый перрон. Взад и вперёд по перрону и переходам между путей ходили носильщики в коротких белых передниках.

– Какие это носильщики, – подумал Мокашов. – Это катальщики.

Они толкали перед собой маленькие трехколёсные тележки. Автокар тянул клети, полные бежевых бумажных мешков. Высоким голосом кричал паровоз. Зеленоватое здание вокзала светилось на солнце. А солнце уже сверкало на перроне рябинками мелких луж. И горы, освещённые его нежным утренним светом, казались молочно-сиреневыми вдали. И все вокруг было чистым, вымытым и радовало глаз.

Он прошёл подземным переходом прямо к остановке такси. Но такси не было, а была очередь. Впереди стояла женщина с ребёнком, мальчиком лет четырех-пяти. Женщина кого-то напоминала. Родинки рассыпаны по лицу, удивительной красоты волосы, и вся она изящная, чуть печальная, удивительно знакомая.

«Вот привязалось», – с неудовольствием подумал Мокашов, зная, как навязчиво желание вспомнить. И сразу вспомнил: Наргис. Было в ней что-то от этой индийской киноактрисы.

– Что, Наргис? – пробормотал он себе под нос. – Не встречает тебя Радж Капур?

Он прошёл к автобусной остановке, где было шумно, громоздился народ с мешками и корзинами. Автобус был необычный, с большой, освобождённой от кресел задней площадкой: для вещей.

– Платите за вещи, – призывала кондукторша, а вещи шевелились в мешках и издавали неожиданные звуки. Ехали на рынок, переговаривались, толкали ногами шевелящиеся мешки. И Мокашову очень нравились и говор, и обстановка, и отчего-то хотелось повторять забытые солидные слова что-нибудь вроде: «Как вас звать, величать?»

Возле рынка все вышли и до центра, конечной остановки, Мокашов ехал в пустом автобусе. Автобус, натужно гудя, поднялся на горку, мимо здания родильного дома с вазами-урнами на столбах ворот, миновал длинный, как депо, кинотеатр, и, обогнув сквер, с ужасными львами у входа, остановился на площади перед жёлто-белым Дворцом культуры с колоннами и оскаленными и улыбающимися масками на фронтоне.

Мокашов вышел и по ступенькам спустился в сквер. Сквер был похож на тысячу других. Бронзовая женщина на пьедестале, склонившись и поглядывая исподлобья, сосредоточенно касалась шапочки. Отсюда виднелась улица, по которой они проехали, широкое, протянутое поперёк неё полотнище с огромными красными буквами «Гастроли». Вороны коротко и категорично повторяли своё громкое: «Ка».

«Ну, вот, – улыбаясь, подумал Мокашов, – даже не верится. Он в Краснограде, маленьком полулегендарном городке. Один из выпуска. Крохотный городишко. Всего ничего. А ведь когда-нибудь и стен не увидишь из-за обилия мемориальных досок. Почему это нет машин?»

Он достал пальцевский план, вглядывался, разбирал каракули, а потом просто сидел, улыбался, поглядывал по сторонам. Рядом, у скамейки начиналась густая трава, и первое дерево с пирамидками розовых цветов показались ему странным. Он ещё посидел, а потом вышел из сквера и пошёл тихой заросшей улочкой. Была она неширока, и деревья сплетали ветви над ней. Он прошёл мимо аптеки, стадиона, тюрьмы, и охранник на деревянной вышке смотрел в сторону стадиона, где гоняли мяч школьники. Затем пошли невысокие коттеджи, потом взлётное поле и налево, у самого леса корпуса фирмы.

Пальцев как в воду глядел. Поселили его в общежитии, да и то на птичьих правах, хотя в направлении было сказано: «С предоставлением жилой площади». Комната была на двоих, но в неё раньше втиснули третью кровать, владелец которой находился теперь в длительной командировке.

Первый день был для него утомителен и бестолков. Его так и не пустили на фирму. Он фотографировался на пропуск, заполнял какие-то анкеты, и весь день чувствовал себя всё ещё по ту сторону барьера. Отсчёт его трудового стажа начался утром следующего дня.

В восемь часов распахнутые фотоэлементами ворота КБ пропустили в промежуточный дворик, «мышеловку» стремительный чёрный зим Главного. Он тут же затормозил перед вторыми воротами, внутренними. Из остеклённой будочки появилась девушка в форме. Шофёр и мужчина на переднем сидении показали пропуска. Девушка улыбнулась, вернулась к себе пританцовывающей походкой. Ворота открылись, машина вынеслась на территорию КБ.

«Эх, хороша». В другой бы раз шофёр не удержался, хмыкнул или что-нибудь сказал ей вслед, но рядом с Главным он был нем и собран. Главный сидел набычившись, уверенно. Сдержанной силой веяло от его плотной фигуры и наклонённой головы. Чувствовал он себя неважно. Боль в голове отдавалась толчками на поворотах.

– Сначала в сборочный, Сергей Павлович? – спросил шофёр застоявшимся хриплым голосом.

Главный молча кивнул. Болезненность его состояния сказалась и в скорости переключения внимания. Вот и теперь он думал о девушке, дежурившей у ворот, хотя большие и важные вопросы теснились перед ним в очереди.

«Не место ей здесь, – подумал Главный, – сюда бы парня, её ровесника, ковбойского вида, у которого одни шпионы в голове. А у неё что? Наверное, платья».

Машина плавно скользила асфальтированной аллеей. Сосны клонились словно солома по сторонам.

«Её бы в группу теплозащитных покрытий, этакую костюмерную объектов. Но нет пока такой группы. Нужна, а нет. И те, кому следует позаботиться о ней, шутят, называют кружком кройки и шитья. Но мало ли что не принимали вначале всерьёз. Группа нужна, а, стало быть, будет, и её место в ней».

В раздевалке было белым-бело от халатов. Главный снял свой под табличкой «Главный конструктор», накинул на плечи, расписался при входе и вошёл в цех. Впрочем, цехом назвать его можно было весьма условно. Сборочный напоминал скорее готовящийся к открытию павильон. Чистота, красивые подставки, сборщики в одинаковых костюмах и сами «экспонаты» – создавали выставочный антураж. Словно всё здесь было подкрашено и подготовлено к съёмке. Но в сборочном не снимали, так было здесь всегда.

Верхний свет был уже выключен. Освещение оставалось только на рабочих местах. И поэтому в цехе было мрачновато. По сторонам протянутой через цех дорожки громоздились гигантские шары «Востоков». Они были на разной стадии сборки: голые, в простоте керамической обмазки с темными провалами люков и иллюминаторов и уже оснащённые, блестящие, поражающие сложной красотой.

Появление Главного никого не удивило, его ждали. Когда он, кивнув, пошёл по проходу, рядом с ним, чуть отставая, двинулись заместитель начальника цеха и ведущий по «Востокам».

Ведущий торопливо докладывал: …за прошедшие сутки согласно графику сборки объекты…

«Прижилось у нас слово „объекты“, – отметил Главный, – у других говорят „изделия“, в Академии Наук „космические аппараты“. Интересно, что они взгляду со стороны?»

Они прошли через цех. Сопровождающие начали притормаживать, потому что шеренга «Востоков» заканчивалась. За ней крохотный участок межпланетных станций «гибридов», как их теперь называли. Но Главный дальше прошёл и внимательно посмотрел на станции, и остальные посмотрели вместе с ним.

На обратном пути он отдавал распоряжения. Именно для этого он и приезжал сюда до начала работы КБ. В громадном хозяйстве фирмы было немало иных, не менее важных мест. Но КИС1 и сборочный были особыми, выходными, и ничто не должно было сдерживать выходных работ.

Главный диктовал, ведущий записывал. В одном месте Главный спросил:

– Как на потоке. Не находите?

Зам начальника цеха кивнул, ведущий понимающе посмотрел, хотя слова были странными. Какой поток? В потоке не было необходимости. Шли единичные пилотируемые. Но Главному не привыкли перечить: поток, так поток.