Когда-то учили про раму и маму.
Боль первая там – сердечная рана.
Жа́воронка в поле пение рано,
Зелень травы, соловьи вечерами.
А поутру, растревоженный солнцем,
Кочет звоночком кричит за оконцем.
Печка с дровами, дым тянется длинно,
Заросшая к дому травою тропинка.
Калитки закрыты, цыплятам побегать.
Высотки не давят, пошире там небо.
Колодец с водою, ломящей зубы,
Сады и листва, в них цвет изумруда.
Не с точки торговой гроздь винограда,
Соседка соседке: «Здравствуй, я рада!»
Не куплены яблоки на килограммы,
С деревьев нарвут, положат в карманы.
Но мы всё стремимся к цивилизации,
К крану, вода где после фильтрации.
Где от пыли и смога уставшие скверы,
Соседи не знают друг друга. Не верят.
Траву не топчу, не хожу по суглинку,
Асфальт, тротуар, тут не моют ботинки.
Дороги прямые, их чистят от снега,
А желтым комочкам дворами не бегать.
Пусть часто вижу, но не знаю соседа,
Не принято здесь щей соседских отведать.
Свет фонарей, шум вечный моторов,
Жизнь туго закручена. Это всё – город.
Костер чтоб разжечь, камины заводим.
Тут цирк и театр, в который не ходим.
Живем поэтажно, с хлебом да солью,
Но стонет порою душа хлебосольная.
Земляка встречая, чуть-чуть прихвастну:
«Городской. За селом не скучаю ничуть…»
Но запах вдохнув, видя ауру сельскую,
Тихонько всплакнет душа деревенская.
