– Я чувствую… – женщина воздела дрожащую руку. – Я чувствую…
Ее веки сомкнулись, а когда открылись вновь, то оказалось, что глаз у женщины больше нет.
– Как тебе фокус? – Илья подвинулся поближе и оперся локтем на Саломеино плечо. – Старенький, но эффективный. Главное, научиться управлять глазными мышцами.
Ропот стих. А гадалка, упершись собранными в щепоть пальцами в напудренный лоб, застонала.
– Здесь было совершено преступление… преступление… вода течет. Течет вода.
Она вдруг дернулась, изогнувшись всем телом налево, сделавшись похожей на искореженное ветрами дерево. И руки-ветви потянулись к людям.
– Вода течет, вода несет… вода знает правду…
– Прекратите! – взвизгнул Андрюшка, пятясь. – Я тоже так умею! О! Вода течет! Ветер дует! Земля лежит! Я чую, чую…
– И-извините, – гадалка выпрямлялась медленно, как если бы тело ее еще не принадлежало ей. И длинные руки обвисли, а голова упала на грудь. – Здесь… здесь очень темная аура. Мне надо присесть… надо отдохнуть.
Она рухнула в кресло и застыла. Поднесли воды, от которой гадалка отказалась нервным жестом.
– Мне нужен столик. Вот тот подойдет… свечи… в моей сумке. Будьте столь любезны…
Саломея хотела предупредить, что спиритическим сеансам веры нет, но жесткая ладонь сдавила плечо.
– Не торопись. Посмотрим.
– На что?
Гадалки лгут. Они играют на надеждах и безнадежности, собирая мозаику из фактов и дополняя ее собственными домыслами. Они учатся угадывать по глазам, по губам, по нервным скрытым жестам о чаяниях клиентов и облекают догадки в слова.
– На них. Они нервничают.
Полина кусает губы. Ее пальцы прижаты к щекам, а щеки белы, и пальцы белы. По лбу же скользит капля пота, которая вот-вот достигнет переносицы.
Кирилл Васильевич прижался к супруге, и та, обняв, шепчет ему что-то не то успокаивающее, не то наставительное.
Лера забилась в угол и оттуда следит за всеми и сразу. Взгляд ее мечется, но не задерживается ни на ком. В нем столько злости, что Саломее становится страшно.
Андрюша держит улыбку, как удар. Но происходящее ему не по вкусу, и это заметно, не внешне, но чутьем, которое вдруг очнулось и кричит, что вот-вот случится ужасное.
Меж тем на середину комнаты вытянули столик из красного дерева, инкрустированный сандалом и слоновой костью. Мадам Алоиза – даже имя в этой женщине было фальшиво – расставляла на столике свечи всех цветов и размеров, а между ними воздвигла друзу хрусталя.
– А карты будут? – ернически поинтересовался Андрюша и, повернувшись к Саломее, подмигнул: мол, мы-то с тобой понимаем, что все это чушь и притворство.
– Карты не нужны.
Другие камни, не драгоценные – да и камни ли вообще? – занимали отведенные замыслом гадалки места.
– Необходимо уравновесить волновую структуру, – пояснила вдруг супруга Кирилла Васильевича.
– Именно! Приятно видеть понимающего человека.
И тут Саломея заметила, что руки гадалки дрожат. Она очень уж долго возится, слишком долго, рискуя нарушить очарование момента.
– Каждый камень излучает на своей волне. – Почувствовав поддержку, Милослава воспрянула духом. – И только энергетически просветленный человек способен ощущать эти волны! Они пронизывают пространство и время…
Зеленый. Желтый. Синий. Ярко-красный. Рубин? В лучшем случае шпат. Белесый осколок лунного камня и черный кус агата. Круг почти сомкнулся, а дрожь усилилась.
– Что с тобой? – Илья отпустил плечо, но взял руку, сжал. – Ты дрожишь?
