Алтай. XXI век. Проза - страница 12

Перед тем как пойти домой, Пологин вышел в боковую улицу, где в детстве подолгу стоял, разглядывая чужие окна. Теперь – его собственные.

– Я жизнь положил, – вдруг вскричал он, не боясь быть услышанным прохожими, больно крикнул, обиженно, – чтобы заполучить эту квартиру! И что? Она у меня есть! Зато больше – ни-че-го! Ни-ко-го! У меня сегодня день рождения! А меня скоро кот сожрет! Слышите? Да, знайте все! Меня сожрет кот!..

Так же быстро, как вспыхнул, он успокоился, усилием заставил себя замолчать.

Подходя к заветному месту, Пологин обратил внимание, что свет уходящего дня ярко пылает в соседских окнах. «Световозвратные стекла! – догадался он. – И когда только успели поменять? И главное – зачем?» Но вот еще шаг, другой – и его окно явилось взгляду столь же ярко светящимся! Что это? Пологин сделал еще несколько шагов, чтобы окно оказалось у него в прямой видимости. И понял. Окно наполнено светом изнутри! Нет, не мог он оставить свет! Чего ради? Уходил из дома средь бела дня, все проверил по напоминалке перед входом: газ, вода, свет… И тут вдруг он заоглядывался, сжался: не видит ли кто, не слышит? И тихо-тихо, одним едва заметным движением губ вымолвил:

– Девочки!

Анатолий Георгиевич Егоров. Поэт и прозаик. Родился в Новоалтайске в семье известного писателя-фронтовика Г.В. Егорова. Служилв Советской армии, в 1980 году окончил Литературный институт имени А.М. Горького. Работал корреспондентом сельскохозяйственного отдела горно-алтайской областной газеты «Звезда Алтая», затем – корреспондентом, ответственным секретарем в редакции газеты «Молодежь Алтая», стоял у истоков газеты «Вечерний Барнаул». Автор повестей «Ждите нас в мае» (1976), «Записки Кашкадамова» (1979), «Темные дворы» (1982), «Вечером, в восемь…» (1991), книги стихов «Лирика» (2002), составитель многотомного сборника публицистики «Public Relations, или История реформ, записанная на коленке».

…боязнь страны, откуда ни один

не возвращался…

Вильям. Шекспир. Гамлет, акт III, сцена 1

Первое, что подумал Столяров, узнав о смерти Сиромахи, было: «Сумасшедшие долго не живут». Он тут же отмахнулся от этой мысли, но она вернулась и назойливо кружила рядом.

Разумеется, он не считал Сиромаху сумасшедшим в обывательском значении этого слова, но то, что Сиромаха лечился на Кирпичном, конечно, присутствовало в сознании каждого, кто его знал, и заставляло смотреть на этого человека с определенной «поправкой».

Шаблон «сумасшедший – значит, дурак» в который уже раз сменился на противоположный, и люди готовы были видеть в каждом безумце гения, но шаблон этот, как и всякий шаблон, подходил лишь к человеку абстрактному, которого легко было уложить в любые рамки, с человеком же знакомым, тем более с соседом по лестничной клетке, с которым находишься практически в приятельских отношениях, так поступать было невозможно – невозможно уже по той простой причине, что он был живым, то есть из любого шаблона выпадал, и Столяров всегда гнал от себя эту связь – «Сиромаха – сумасшедший», но, как выяснилось, напрасно, потому что она, оказывается, далеко не уходила, а всегда была наготове, и как только являлось первое слово, так тотчас же следом за ним выныривало и второе, особенно если ты не был готов и не успевал подумать что-нибудь другое. А тут как раз и был такой случай: он собрался за хлебом, собрался перед завтраком, потому что сходить вечером поленился, и уже подошел к двери и даже взялся за ребристое колесико замка, чтоб повернуть его и выйти, как услышал с лестницы громкий резкий шепот соседки, одноглазой «вечной уборщицы», как звали ее соседи по подъезду: