– Мам, он не погиб, а пропал без вести. Это значит, что среди погибших он не числится, – пытался успокоить Егор мать. Глаза матери наполнились слезами и она, наконец, сорвалась на громкое рыдание, выходя из ступора.
– Мам, не плачь, он не умер. Хочешь, я поеду и найду его? У меня в Грозном друг, ты его знаешь, я писал тебе о нем. Он поможет мне.
– Куда-а-а, Егорушка? Там война-а-а – рыдала мать.
– Да может Бориска и не в Грозном, мало ли где, отстал от своей части, так бывает, – предположил Егор для успокоения матери. Мать с надеждой взглянула на него и выдохнула сквозь слезы: – дай-то бог!
На дворе стоял март. Оплавленная корка рыхлого снега с хрустом проламывалась под ногами. Егор обходил свое поле, поправлял щиты для снегозадержания, чтобы земля впитала в себя больше влаги от снеготаяния, а дума неотвязная тяжело ворочалась в голове: – надо съездить, на месте разузнать все о брате. Мать извелась, почернела, плачет втихомолку от нас. Но разве обманешь? Глаза красные, осунулась, почти не ест. В войну не полезу, порыскаю среди наших, может о друге Аслане что узнаю, а там и он поможет. До посевной обернусь, уже твердо решил он для себя. Через несколько дней Егор обратился к матери:
– Мам, я поеду, может, о Бориске что узнаю. Не держи меня и не переживай. Я осторожно. Если почувствую опасность, не сунусь куда не надо. Постараюсь побыстрей вернуться. Береги себя, не изводись. Определенность, какая бы она ни была, лучше, чем неизвестность. Поставим точку в этом деле и будем дальше жить. Мать посмотрела на Егора запавшими глазами с темными кругами вокруг них, перекрестила сына и напутствовала тихо:
– Вижу, решил, отговаривать без толку, поезжай сынок и возвращайся. Береги себя, я не хочу потерять и тебя. Егор обнял ее и сестренку, пожал по-мужски руку Толику и через пару часов, с тощим рюкзаком за спиной, стоял на тульском тракте, ловя попутку.
Глава 4
До Моздока Егор добрался благополучно, если не считать, что на подъезде к станции, поезд на котором он ехал, обстреляли средь бела дня неизвестные из автоматов. В некоторых вагонах были выбиты стекла и осколками ранены несколько человек. Поднялась суматоха. Люди метались по проходу, не понимая где укрыться. Егора не задело. Он всю дорогу пролежал на верхней полке, спускаясь лишь тогда, когда военный или милицейский патруль требовали предъявить документы. Его спрашивали, зачем он едет в места боевых действий. Егор говорил правду. Один из военных заметил, что затея эта опасная и безнадежная. Чеченцы берут в плен каждого, кто к ним попадется. Хорошо если сразу убьют. Ты парень даже не представляешь, что они делают с пленными. Бросают в ямы, сажают на цепь как собак, отрезают головы. Ты проклянешь тот день, когда родился на свет. Там такая каша, не знаешь, где кто – наши, или чеченцы. Стреляют из-за каждого угла, из каждого подвала и чердака.
– У меня в Грозном друг, – пояснил Егор.
– Какой друг? Ты что, с неба свалился?
– Мы служили вместе.
– Вот мать твою! Служили они, – возмутился военный – да твой бывший дружок первый тебе глотку перережет. Не чеченцы, так наши тебя остановят. Возвращайся парень пока не поздно, а то мать и тебя будет оплакивать. Егор промолчал.
– Ну, смотри парень, пропадешь ни за грош, – сказал военный, возвращая Егору документы.
Как только Егор сошел с поезда в Моздоке, его задержала какая-то непонятная группа из четырех бородачей, вооруженных автоматами. Егор привычно полез в нагрудный карман за документами. Один из них взял документы, другой бесцеремонно сдернул рюкзак с плеча Егора, вытряхнул содержимое прямо на землю. Полотенце, кусок мыла, бритвенный прибор, пара носков, полбуханки хлеба, кусок зачерствевшего сыра, перочинный ножик и пустая фляжка из-под воды – все, что обнаружили разочарованные бородачи.
