Часы
Поселок Лихнево, начало 1980-х
Колеса равномерно стучали по шпалам. Из этого звука складывалась мелодия, под которую и задремал мальчик на скамейке в почти пустом вагоне поздней электрички. Лампочки тускло светили с потолка, двое работяг в заляпанных глиной кирзачах молча пили «Жигулевское», заедая его разделанной на газете воблой, да несколько усталых пассажиров клевали носами в ожидании своей остановки. К моменту, когда поезд добрался до Лихнева и машинист объявил конечную, попросив всех освободить вагоны, Ваня проснулся и рассматривал свое отражение в стекле. За окном плыла холодная осенняя ночь.
Выйдя на перрон, он зябко поежился, завернулся поплотнее в пальто, покрепче замотал шарф и, опустив голову, быстро пошел по мокрому тротуару, стараясь не наступать в лужи, покрытые желтыми листьями. Листья напомнили ему сокровища, таящиеся на дне морей и океанов, и он сразу подумал о деньгах. Мальчик приоткрыл полу пальто, залез во внутренний карманчик. Три свернутые десятки были на месте.
* * *
Дед жарил оладьи. Едкий запах использованного несколько раз прогорклого масла расплывался по кухне.
– Дедуль, а почему мы никогда не съездим навестить маму?
– Нет у нее места, чтобы нам остановиться.
– Так до Москвы недалеко. Погуляли бы днем, а вечером домой.
– Нет у нее времени гулять, сынок. – Дед часто называла его сынком, Ваня уже привык.
– Ну а что она нас не навестит?
– Так времени нет у нее, – повторил дед.
– Она что же, без выходных работает? Почему мы тогда так бедно живем?
– Чего ты привязался, что да что?! Няням приезжим мало платят, а кто без рекомендации, так вообще. Вот подожди, она пообвыкнется… Да вот на день рождения твой она посылала на подарок.
– Ага. Только мы ничего не купили. На жизнь оставили.
Дед вдруг матюкнулся и стал тереть руку. Неосторожно перевернутый оладушек плюхнулся в масло, и брызги от него обожгли ему кожу.
Ваня соскочил со стула.
– Больно, дедуль? Давай помогу. – Он забрал у него лопатку и стал рассматривать маленькие красные пятнышки. Оглядел искореженные артритом пальцы и подумал, что когда вырастет большим, заработает кучу денег, и дед вообще ни в чем не будет нуждаться.
– Может, помазать чем?
– Да что ты как девчонка?! – Дед выдернул руку. – Ну-ка лучше переверни оладьи, а то подгорят. В следующий раз придется на новом масле сделать. И иди горло пополощи.
Ваня болел. Дед сделал ему, как он это называл, «фронтовой» компресс с добавлением спирта и обмотал шею шарфом. Ваня пристроился на краю пожелтевшей от старости сидячей ванны и с обидой думал: «Вот, мама уехала в Москву, зарабатывать деньги, а я все хожу в одних и тех же ботинках и зимой, и весной, и осенью. Сколько уже прошло времени с тех пор, как она нас оставила? Год? Да, почти. Прошлый Новый год они впервые отмечали с дедом вдвоем. Тогда у него настроение было хорошее. Она обещала скоро приехать. Но нет ни ее, ни денег, которые, как утверждает дед, она поехала зарабатывать. Деньги, конечно, ни при чем, но просто если бы они приходили от мамы, это стало бы хоть каким-то подтверждением того, что она о них помнит. А он все ходит и ходит в этих старых промокающих ботинках. И даже заболел».
– Ваньк! Ты чего там? Полощешь?
