– Сделай два шага вперед, о негодующий!
Если бы мужчина знал, что ночь сегодня он провел в камере, в которой когда-то томился Джордано Бруно, ожидая страшного приговора от тех, кто не умеет миловать, если бы он мог хотя бы предположить, в какой зал его только что привели, возможно, он вел бы себя осторожнее. В этом зале уже много веков ломали человеческие судьбы одним взмахом руки, одним щелчком пальца, одним взглядом.
В этот раз нужно было взмахнуть рукой. Стоило Правому это сделать, а одному из монахов нажать, повинуясь этому взмаху руки, на потайной рычаг в стене, когда Петин отец оказался на одном из секретных квадратов пола, как плиты раздвинулись, и несчастный, не успев даже крикнуть, полетел куда-то вниз, в открывшуюся черную квадратную пасть. Но вопль, который он издал спустя несколько секунд, был так страшен, что на секунду застыли все присутствовавшие в зале. Это было невероятное завывание обреченного животного, полное нечеловеческой боли и отчаяния.
Монахи начали крутить большое колесо, выступающее из стены, и скоро на месте черного отверстия в полу появилась небольшая площадка, вся утыканная острыми кольями. На кольях этих корчился от боли распятый, как бабочка в школьном гербарии, несчастный Петин отец. Ни один из упавших за последние семьсот лет в этот люк уже живым никогда не оставался: колья были расставлены со знанием дела. Вот и российский турист был нанизан на колья практически без шанса на спасение. Четыре мощных кола пронзили в разных местах его туловище, а еще два насквозь проткнули правую ногу и левую руку. Удивительно, но голова осталась цела, чудом втиснувшись между тремя другими кольями. Петин отец судорожно хрипел, ловя ртом воздух, и при каждой попытке пошевелиться колья, на которые он был нанизан, покрывала новая волна крови.
Глафира попробовала пошевелить руками, потом ногами. Тщетно. Веревка сдавливала тело так, что даже мысль о том, чтобы ее каким-нибудь хитрым способом развязать или ослабить, была совершенно невозможна. Но лучшая из Хранителей всегда помнила о том, что в любой ситуации есть выход. И Глафира его судорожно искала.
Спутница мучительно умирающего мужчины бросилась на колени перед Советом и завыла:
– Пожалуйста, отпустите меня! Ну, пожалуйста!!! Что хотите для вас сделаю! Ну, пожалуйста!!! – прижала руки к груди и зашлась нервным кашлем.
Глафира внимательно осмотрела потолок. Дворец дожей был уникален еще и тем, что страшные камеры для смертников находились не в подвалах, как можно было бы предположить, а под крышей, в узком пространстве над потолком. Самая страшная в мире темница находилась прямо над прекрасными картинами Тинторетто, которыми был украшен потолок. Сверху вниз на собравшихся взирали герои Венецианской республики былых времен. Вельможи, входившие в Совет Десяти, хорошо знали, кто прямо сейчас страдает и молит Бога о пощаде, закованный в кандалы в каменных мешках под крышей прекрасного Дворца дожей за этими самыми картинами Тинторетто и прямо над головой богатых горожан, собравшихся в зале Большого Совета на званый пир. Очень внимательно Глафира оглядывала потолок, стараясь найти хоть какую-то надежду на спасение. Любой человек, не имеющий такой подготовки, как она, конечно, давно бы бросил это занятие. Но Глафира знала: выход есть всегда. И не отчаивалась, хотя дело принимало явно дурной оборот.
