Амлет, сын Улава - страница 17

– Кто ты и что делаешь у меня во мне? – слова эти я то ли проговорил, то ли прошептал: уверен, что сказанного не разобрал даже мой отец, стоявший ближе прочих, да еще и обладающий отменным слухом. Однако, некто и внял, и ответил.

– Проснись и пой, Амлет! – голос буквально сочился ехидством. – Не ты ли часа с два назад дал мне новое имя и поклялся предоставить стол и кров?

– Хетьяр? У тебя был другой голос, я помню! – утренний мой норов, особенно спросонья, сложно назвать покладистым. – И кто это придумал петь с самого утра?

– Не можешь петь – пей! – эту фразу Строитель произнес на своем языке, отдаленно напоминающем говор дальних саксов, но я отлично понял и первый, и второй смысл: то была шутка, незамысловатая, но, по совести, довольно смешная. Получалось, что знание одного, двух… Нет, пожалуй, все же трех новых языков, вложенное духом в мою голову во сне, сохранилось и сейчас, наяву. Это, конечно, было очень хорошо.

– Отомри, друг. Оглянись!

Я постарался и преуспел.

Робкая улыбка, как казалось мне, и ехидный оскал, как позже утверждали видоки, заставила гостей взреветь на разные голоса и полезть ко мне обниматься. Каждый норовил если не обхватить меня ручищами, то хотя бы пожать руку или похлопать по плечу: хорошо, что под шерстью не видны синяки, а ведь они там, на плечах, точно появились!

Стоит сказать о том, как прошло ночное застолье: это важная часть любой саги. Мне порой кажется, что все эти великие герои только и заняты тем, что бражничают и хвастаются – добрую половину собственных подвигов они же сами и описывают с залитых доверху глаз.

На самом деле это не так: ни один вольный викинг не станет говорить о том, чего не было или совсем не так, как это было. Такое поведение считается недостойным, и за него обязательно станут порицать. Мы, на Полуночи, живем кучно, почти стаями, остаемся одни редко, а уж подвиги и вовсе совершаются во главе дружины, или, хотя бы, в ее, дружины, присутствии. Именно поэтому всякому подвигу найдется свидетель, лично видевший и слышавший, как оно было на самом деле.

В общем, ночное застолье прошло хорошо, и хватит об этом.

– Мне казалось, что утром их было меньше, – сообщил Хетьяр, с голосом которого у себя в голове я уже освоился.

Мы с ним стояли на двух моих ногах, и, почти не покачиваясь от выпитого и съеденного, смотрели вниз с холма. Исафьордюр стоит на возвышенности, как и положено толковому городу, и, если встать правильно, вик и пристань предстают как на ладони: успевай только поворачиваться и всматриваться в интересное.

Сейчас интересное предстало в виде шести новых ладей, добавившихся к трем вчерашним да трем вечерним: всего, получается, боевых кораблей в гавани была целая дюжина!

Впрочем, духу оказалось интересным иное: одно слово – Строитель!

– Знаешь, чего не хватает здешней гавани? – спросил меня Хетьяр.

– Чтобы нашей гавани да чего-то не хватало? – пьяненко обиделся я. – Ты говори, да не заговаривайся, у нас отличная гавань, и в ней всего хватает!

– Гавань отличная, никто не спорит, – поспешно согласился дух. – Вон, даже волн особых нет, а ведь там, снаружи, почти буря! Я про другое. Не про саму гавань, а про то, что как бы перед ней.

Дальше оказалось интересно: пожалуй, даже интереснее, чем шесть новых ладей в гавани.

– Надо поставить там каменные башни, – заявил Хетьяр. – По одной с каждой стороны, в самом узком месте. На каждую башню водрузить стреломет, такой, на подъемной площадке.