– Сукин ты сын, – наконец злобно проговорила она. – И у тебя хватило наглости предстать передо мной почти через сорок лет? Что тебе надо, подлец? Показать мне, похвастаться, что ты жив и здоров? Сукины дети эта полиция, ведь обещали же.
– Мама, – сказал я, не обращая внимания на ругань, – я пришел извиниться. За все сорок лет. И хочу, чтобы ты знала, что я действительно был сволочью тогда, бросив тебя одну. Теперь я другой, я поменялся совсем недавно, но поменялся полностью. И пришел я только для того, чтобы встать перед тобой на колени, и просить твоего прощения. – Я действительно встал на колени, и в моих глазах появились слезы.
Она продолжала смотреть на меня, как бы изучая, но вдруг, я увидел слезы и в ее глазах. Более того, она просто неудержимо разрыдалась. Я подошел к ней, сел рядом и обнял ее за плечи.
– Не плач, мама. Просто, прости, как можешь, или хотя бы попытайся.
Вдруг она положила мне голову на грудь, и уже рыдала во всю силу. Так прошло минут десять, если не больше. Наконец, она стала затихать, и я услышал невероятное:
– Джон, не знаю, как тебя простить. Но я прошу у тебя то же самое. Прости меня. Ты был ребенком, а я – последней сучкой.
– Мама, я тебя уже давно простил, не сомневайся. Поверь мне, и давай все забудем. Ну, пожалуйста. – В моем голосе было столько мольбы и ласки, что их хватило бы на всех уволенных мною из моей мастерской.
Она опять начала плакать, и я тоже. Вот так, сидя рядом, мы плакали оба. Но всему есть конец, и слезы стали высыхать.
– Джон, я никогда бы не поверила, что смогла бы тебя простить. Но я не могу не сделать этого. Ты – мой единственный сын, и мое сердце сдалось. И, спасибо за твое прощение.
Дальше стало легче разговаривать.
– Мама, у меня большой дом. Давай, ты переедешь ко мне, – уговаривал я. – Не те уже годы, чтобы жить на улице.
– Ни за что! – ее голос был категоричен и не принимал никаких возражений. – Я – пьющая, у меня есть друзья, такие же, как и я сама. Не пойду. Пойми меня, не смогу. – Есть тут в районе небольшой дом для престарелых. Многие туда ушли, но он платный.
Я понял, что убедить ее мне не удастся, но вариант с домом престарелых мне понравился. По крайней мере, она там будет сыта и в тепле. А я буду ее навещать. Я достал свою визитную карточку, даже две. Одну я дал ей в руки, а вторую засунул ей в карман.
– Можешь идти туда хоть сейчас, – сказал я, – тут все мои данные, пусть присылают мне счета, и я их буду сразу оплачивать.
Она посмотрела на меня облегченно и ласково.
– Спасибо Джон, спасибо сынок. Только не сегодня. Не знаю, сколько дней я буду пить. Извини, но с этим я не завязала. Но ты не бойся, в том доме для престарелых все такие же. И он не дорогой. Просто у меня и вправду нет денег. Ты не оставишь мне хоть что-то? Мне надо забыться хоть на день, ты меня просто подкосил.
Я понял, что этого не избежать. Она никогда уже не бросит пить. Я достал кошелек и вынул сотку.
– Мама, если я тебе оставлю больше, ты можешь помереть от спиртного. А этого тебе хватит как минимум дня на три.
– Да конечно! – Обрадовалась она. – Если не на неделю. И знай, я буду пить за тебя. Вернее за нас.
Я нагнулся и поцеловал ее. В этот момент, у меня с души свалился, наверное, самый огромный валун. Но опять наступали слезы и, развернувшись, я пошел обратно.
Уже издалека я увидел у Лизиной машины какую-то толпу. Сердце сжалось, что-то случилось, и я бросился туда. Перебежав улицу, я столкнулся с толпой малолеток, среди которых были и постарше. Их было человек двадцать, или чуть меньше, и все они еле стояли на ногах. Но запаха алкоголя я не уловил, значит, они были просто обкуренные. Какими-то битами, они лупили по всем стеклам, а Лиза, пыталась дрожащими руками набрать номер, но ей это не удавалось. Некоторые пытались раскачивать машину, что бы ее перевернуть. Я ринулся в самую гущу. Весь асфальт был уже покрыт осколками стекол.
