– Судя по цвету, – сказал отец, не отрывая взгляда от спирали, – полдень вот-вот наступит.
Он убрал эспир обратно в карман, взял дочь за ручку, и они побрели к выходу из Морозной рощи.
Стоило отцу с дочерью шагнуть на лестницу, ведущую в королевские покои, как в небо столицы со стороны Морозной рощи взмыл столб бордовой пыльцы, невесомые частицы которой взвивались вверх, будто молодой тонкий смерч. Так случалось всякий раз, когда получивший положенную ему еженедельную порцию королевской крови Эксиль распускал свой бутон и извергал из него столб своей пыльцы в небо, питая защитный пояс орбиты Амплерикса и защищая планету от живших в космосе мерсеби.
Деревня Кай-Ур стояла на самом краю Медистого плато. Фраза «на самом краю» не красит большинство мелких населенных пунктов. К Кай-Уру это не относилось, ибо в данном случае речь шла о западной, а не восточной части Медистого плато. А значит, рядом сама столица.
Жизнь в Кай-Уре в этот день не отличалась от жизни в день предыдущий. Там, где учатся и тренируются солдаты, царствует четкий распорядок. А чем четче распорядок, тем и жизнь монотоннее.
– Ты опоздал, – недовольно бросил своему сыну Гальер, когда юноша показался в дверях кабинета отца.
– Простите, – виновато ответил Лафре, все еще стоя на пороге и не решаясь подойти к столу отца, – нас задержал командир. Мы упражнялись на мечах, когда ваш слуга сообщил мне, что вы изволите видеть меня, и я…
– Кто задержал? – с презрением в голосе перебил его Гальер, подняв на сына маленькие черные глаза.
– Командир Дамори, отец, – тихо сказал Лафре.
– Не командир Дамори, насколько мне известно, предводитель Вильдумского отряда, а Гальер Аберус. И пока Гальер Аберус все еще отдает здесь приказы, их надо выполнять. Беспрекословно и незамедлительно! – стукнул он кулаком по столу.
– Виноват, отец, – еще тише ответил сын.
– Что мне до твоей вины! – горячился Гальер. – И какого пса ты мямлишь, как сопливая девка?
– Виноват, отец! – громко повторил молодой человек.
– Виноват… Что произошло вчера?
– А что вчера произошло?
– Ты мне скажи. – Гальер сверлил своего сына острым, как жало, взглядом. – От меня только что вышел Итус Сирой, и он, должен заметить, был вне себя от недовольства, что ты вчера не явился к ним в дом. Ты можешь себе представить, каково было мне, предводителю Вильдумского отряда, оправдываться перед ним, будто я малолетний воришка? Мне!
– Отец. – Лафре ощутил, как его бросило в жар. – Я вчера чувствовал себя нехорошо, даже с кровати не вставал.
– В заднице нивенга я видал, как ты вчера себя чувствовал! – рявкнул на сына Гальер. – Все их семейство собралось в доме, чтобы устроить тебе смотрины! Они прождали тебя до позднего вечера, а ты, треклятый сын диетры, даже не послал им слугу, чтобы отменить встречу!
– Отец. – Юноша приблизился к столу и отодвинул кресло, чтобы сесть в него. – Я… Я на дух не переношу семейство Сирой. Всех их, а в особенности – Хельду.
– Ты можешь сколь угодно питать к ним отвращение. Я не заставляю любить их, но уговор есть уговор! Если семья Аберус дает слово, его надо держать.
– Но не я давал слово, отец.
– Ты тоже Аберус. И если слово даю я, то значит, даешь его и ты.
– Отец, я вас умоляю! Сошлите меня в Низину, лишите меня фамилии, убейте меня! Прямо сейчас. Вонзите в меня кинжал, но только не заставляйте меня родниться с ними!
– С ними роднишься не ты, треклятый сын диетры, а мы! Договоренность достигнута, а договоренность крепче стали, если в ней участвует фамилия Аберус.
