Переодевшись после очередной тренировки, она натянула на голову шляпу и вышла в фойе. Тренер дожидался её, беседуя с Татьяной. Его руки беспрестанно искали себе занятие: ныряли в карманы брюк, теребили пуговицу, постукивали по подоконнику.
– Неплохо, совсем неплохо. Высоты совершенно не боится, ходит по бревну, как кошка по забору, легко и уверенно, и брусья у неё самый любимый снаряд. Но совсем нет старания.
Татьяна качнула головой, поймала взгляд дочери за спиной Виталия Карловича и приветливо улыбнулась.
– Марина будет стараться, так ведь?
Тренер ещё не заметил невольную слушательницу их разговора, не мог отвести взгляда от собеседницы.
Марина привыкла наблюдать такую реакцию мужчин и объясняла ее просто волшебством, которым владела мама.
Обойдя тренера, она встала перед ним и уверенно пообещала:
– Буду. – И, повернувшись к родительнице, добавила: – Если ты мне разрешишь кататься на «Афалине».
– В следующем году, – размыто ответила Татьяна и, взяв дочку за руку, повела к выходу.
Виталий Карлович смотрел вслед Юдиным каким-то рассеянным затуманенным взором. Неожиданно он покраснел и поспешил отгородиться дверью от притягательной чужой женщины и её дочки.
Алсу сидела в тени яблони, прямо на земле, и лениво листала журнал. Полуденная жара поутихла, воздух перестал дрожать маревом, но работа на огороде удовольствия доставляла мало.
Марина перекинула самую длинную нитку ракушечных бус за спину и наклонилась над грядкой. Морковка крепко сидела в иссохшей земле, никак не хотела вырываться.
– Тупица, возьми лопату и подкопай, – посоветовала Алсу, даже не изобразив попытки помочь.
– Сама тупица. Мама нас всех на огород отправила.
Инна выдрала самую мелкую морковку и радостно завизжала.
– Есть одна!
Она перевела взгляд на соседний участок. На открытой веранде в скорбном молчании замерли три человека, на их лицах легко угадывалась печаль.
Алсу проследила за взглядом сестры.
– Дяди Федины уезжают.
Марина отпустила измочаленный хвост морковки и беззастенчиво уставилась на постояльцев соседа.
– Наши тоже скоро уедут. Смотри, сейчас будут плакать.
– Эти не будут. На что спорим?
Марина прищурилась, углядела дрожащий подбородок женщины и уверено предложила:
– На твой браслет из белых питаров10.
Алсу приподняла запястье, рассматривая позвякивающее украшение. В отличие от Марины, увешанной ракушками в несколько рядов, она носила только его.
– Ладно, – опрометчиво согласилась она.
Три пары глаз пристально всматривались в лица курортников, ожидая проявления эмоций. Почти все приезжие проходили через одинаковые стадии: первые дни – возбуждение и удивление, чуть позже – сытое спокойствие и безмятежность, потом наступала пора затаённой печали, ну и в конце заключительным аккордом шли тоска и слёзы. У тех, кто приезжал не в первый раз, стадии смазывались и часто проходили без резких всплесков. Уверенность в том, что поездка повторится на следующий год, осветляла печаль.
Гости соседа приезжали уже третий раз, поэтому рассчитывать на рыдание было бы неосмотрительно, но накануне вечером Марина случайно подслушала их беседу. В следующем году, а может, и в течение следующих пяти лет, они не смогут позволить себе отпуск, даже такой бюджетный. Их единственный сын поступил в институт, и все сбережения сожрёт его учёба.
Первой разрыдалась женщина, муж приобнял её за плечи, и плотно зажмурился, видимо, тоже сдерживался из последних сил. Сын нахмурился и еле слышно обругал родителей за чувствительность, хотя у самого глаза заметно увлажнились.
