Лавируя на роликах впотьмах, я понимаю:
вокруг – вибрирующая страна.
Паука паутина немая
отражает равностороннюю дрёму. И сатана
и кобра были б робеющей парой возле.
Заоконный паук тише, чем телефон мой в Базеле.
Начнём с середины: разлетелась шобла,
а он ещё как-то ползал.
Эхо Москвы и затворник моей головы.
Вечный юбиляр, он секторный зал снял,
чем показал, что идёт на «вы».
Водоворот безнаказанных запятых
и – крюком под дых.
Его отказ совершенству, как лезвием по стеклу.
Пионер, отведи окуляры!
Паук не напрашивался к столу.
Перепуган, как если бы к горлу
поднесли циркулярку…
Он прибег к прозрачности, кошмары воспроизведя.
Ловит сон.
Паутинка сработает погодя.
Тень от графина ребристого на скатерти с мухами —
снова – он, меняющий муз на мух.
Обеспеченный слухами
сухопарый дух,
он заперся между строк,
паук.
Начнём с середины. С самостоятельной тишины.
Паук изнутри сграбастан нервной системой.
Шаровая молния и разрывы воли его сведены
в вечный стоп, содрогающий стены
панциря инсекта.
поцарапанный ноль, мой паук, ваш – некто.
Поцарапанный ноль – иллюминатор падающего боинга,
когда человеки грызли стёкла и не достигали.
Решётчатый бег однобокий, дающий бога, —
ты. Ах, время, как цепочка на шее балаболки,
переминается…
Совпали
силы твоих расторопных касаний.
Паук, спи,
Везувий.
Начнём с середины. Ты дорос до ядра Селены,
плетя небытия алгебраические корзины,
«любовь моя, цвет зелёный».
Царь середины,
замотавший муху в тусклую слюну,
возвращая изваяние – сну.
Паук мой, пастух смертей.
Слюнтяй, разбросанный по вселенной.
Тебе – вертеть
самоё себя, набычась обыкновенной
злобой и решительностью, мой бывший друг,
натасканный на «вдруг».
