Ангел из Сетубала - страница 6

– Да, неважно здесь болезных потчуют.

Март брезгливо сморщился.

Любовь Васильевна обиженно поджала губы и проговорила:

– Согласно диетологической раскладке, на завтрак больному положено: каша рисовая с маслом, бутерброд с сыром и какао. В обед будут мясные блюда. Закончите завтрак, нажмите кнопочку над головой, и я заберу посуду. Приятного аппетита, Андрей!

Она неслышно удалилась.

Март посмотрел на часы.

– И я пойду, пожалуй. На работу опаздываю. Выздоравливай, старик. До встречи!

Он махнул рукой и стремительно покинул палату.

Я взглянул на стоящий передо мною поднос с едой и вдруг почувствовал приступ зверского голода. До меня дошло, что уже несколько дней я ничего не ел. В мгновенье ока я смел кашу вместе с бутербродом. Немного подумав, я отломал пол палки «салями» и отправил ее вслед за кашей. Та же участь постигла и плитку шоколада, ее я уничтожал, запивая какао. Ощутив в животе приятную тяжесть, я расслабился. Все было хорошо, спокойно, умиротворенно, если не шевелиться. Но шевелиться нужно было, я протянул руку к кнопке на стене и нажал ее. Боль снова прострелила мой позвоночник, но, к моему удивлению, уже не так остро. Либо я выздоравливаю, либо начинаю привыкать к боли.

Отворилась дверь, и мягкой кошачьей походкой в палату вошла Любовь Васильевна.

– Покушал? Молодец, Андрюша. Отдохни пока, поспи или так полежи, помечтай. В два часа у нас обед. Я тебе перед ним еще два укольчика поставлю и повезу тебя на процедуры. Вот, друг мой, такие у нас с тобой планы на ближайшие дни.

– Принимается, тем более, что от меня ничего не зависит.

– Вот и хорошо. Отдыхай, Андрей.

Она ушла.

Я смотрел в потолок, в голове не было ни одной мысли, ну конечно, я вспомнил Марта, там же у меня «сплошная кость». Веки мои тяжелели, глаза закрывались, и я постепенно погружался в сладкую дрему. Через приоткрытую форточку я слышал шелест листвы за окном, шум проезжающих вдали автомобилей, громкие голоса мальчишек, гоняющих на пустыре мяч.

Не знаю, сколько я еще проспал, только меня разбудили громкие голоса в коридоре.

Дверь в палату отворилась, и в проеме показался человек в темно-синем костюме, плотно облегающем его бочкообразную фигуру. Увидев меня, его круглое, словно масленичный блин, лицо расплылось в улыбке, превратившись в овал.

– Вот он, здесь. Заходите!

Воскликнуло лицо и широко распахнуло дверь. Вслед за ним в палату ввалилось еще человек пять или шесть. Он быстро подошел ко мне, плюхнулся на стул рядом с кроватью, и тут же моя правая рука оказалась в его пухленьких, как бабушкины оладьи, ладонях.

– Здравствуйте, Андрей! Здравствуйте! Как вы? Как здоровье?

– Все хорошо, Ефим Семенович! Спина, правда, побаливает.

Странно, почему-то я сразу вспомнил этого добродушного толстячка. Это был продюсер нашего фильма.

– Просто Ефим. Для друзей я Ефим.

– Хорошо, Ефим, – улыбнулся я.

– Ну здорово, Андрей!

Это подошел ко мне Хохлов. В группе к нему все относятся с уважением. Шутка ли. За его плечами около сорока кинокартин. Он – звезда нашего фильма. В группе все почтительно называют его «Михалыч». В нашем боевике он играет штабс-капитана.

Михалыч по-хозяйски взял стул, поставил его твердо рядом с кроватью, словно постамент. Уселся на него, положив свои пудовые кулаки на колени, и превратился в памятник то ли Петру I, то ли Александру III.

– А мы к тебе, Андрюха, прямо со съемок. В костюмах, в гриме.