Незнакомец посмотрел на меня, пытаясь понять, о чем речь, а затем ответил:
– Вряд ли чья-то глупая шутка.
От этих слов мне стало дурно. Что это было: начало войны? теракт? Будет ли это ещё? Что происходит сейчас там, за стенами этого магазинчика? А вдруг следующая бомба рухнет прямо на его крышу?
Я прислушалась, стараясь уловить какие-нибудь звуки извне, но тщетно.
Я резко взмахнула головой, отгоняя мрачные мысли.
– Ты всегда такой суровый? – предприняла ещё одну неудачную попытку прервать молчание.
– А что, есть повод улыбаться? – не глядя в мою сторону и делая новый глоток кока-колы, произнес он.
«Нет, повода нет, но мог бы вести себя и помягче, когда находишься рядом с девушкой», – хотелось сказать мне ему, но я молчала. Я должна быть благодарна хотя бы за то, что он вытащил меня из этого кошмара.
Он тоже вспомнил об этом, потому что в следующий миг я услышала:
– А ты, видимо, не только боишься замкнутых пространств и темноты, но ещё и не умеешь вести себя в толпе и бороться с паникой. Кажется, в школе этому учат.
В его голосе мне слышался сарказм, поэтому ответила я не слишком вежливо:
– Я не очень усердно учила в школе ОБЖ. Не думала, что эти знания мне когда-нибудь пригодятся.
Он фыркнул, но ничего не ответил. Меня понемногу начинала раздражать его манера вести себя так, будто он самый умный на свете, а со мной ему приходится объяснять элементарные вещи. Он редко смотрел на меня, а если и смотрел, то как будто делал великое одолжение. И он совсем не улыбался. Даже уголками губ. Ни разу за то время, что мы знакомы. Я понимала, что сейчас не самое подходящее время для улыбок, но его поведение создавало в моей голове не слишком хорошее впечатление о нем. Похоже, он по натуре диктатор. Их тех, кто всегда имеет свое правильное мнение обо всем, и презирает все остальные – неверные.
Я отвернулась к стене, не желая смотреть, как он доедает краденную пачку печений. Мне плевать, что веду себя как ребенок. Если он считает, что вправе поступать так, то я не собираюсь перешагивать через себя и терять заложенные в человеке частички честности и справедливости.
Расстегнув сумочку, я достала кошелек, пересчитав скромную сумму денег, которую взяла с собой и протянула парню:
– Вот.
Он недоуменно взглянул на купюры в моих руках, потом перевел взгляд на лицо, и его правая бровь удивленно приподнялась.
– Положи это в кассу. За ту еду, что ты взял, – пояснила я, презрительно сжимая губы.
Я вовсе не собиралась его устыдить, я лишь хотела, чтобы моя совесть была чиста.
Он сделал недовольное выражение лица, медленно выдохнул, пытаясь не заводиться, а потом произнес:
– Это магазин моего отца. Я подрабатывал у него разнорабочим, имею право вместо своей зарплаты взять немного еды?
Я удивленно открыла, а потом закрыла рот, словно выброшенная на берег рыба, не находя нужных слов. А вдруг он обманывает? Просто нашел отговорку? Но воспоминание о том, как он целенаправленно спешил именно сюда и сразу же нашел дверь в кладовку, убеждают меня в обратном. Ну ладно, раз это магазин его отца, это меняет дело.
Убрав кошелек в сумку, я подошла к всё ещё разбросанному по частям на бетонном полу телефону и попыталась вернуть его к жизни. Краем глаза я заметила, что парень с недоверием посматривал в мою сторону, словно опасаясь, что я могу выкинуть что-нибудь ещё. Но я всего лишь хотела понять, жив ли мой мобильный после столь громкого падения и забрать его с собой, когда выберусь в город. Не оставлять же его здесь после трех лет, проведенных вместе, с архивами фото и видео, с гигабайтом любимой музыки.
