Только, знаете, одно дело, когда ты защищаешь сатану, но совсем другое, когда он тебя. Или не защищает, а именно что наоборот. Хотя и придерживаясь одной с тобою точки зрения…
Нет, я точно еще не протрезвел и вконец запутался.
В чей конец, интересно?
Клянусь, уж этого я вслух не произносил. Небожитель, я так полагаю, уловил идущие от меня эманации и рассмеялся.
– Не прошу со мной соглашаться. Этого вообще не нужно. Просто думай, пока позволяют. Это ведь легко – объявить сатану врагом Бога, а природу – его детищем. Чтобы без зазрения совести манипулировать ею – и образом Светоносца тоже.
Выбил тлеющую трубку о ладонь, будто рука была у него негорючая, встал и удалился.
Не успел я чуток охолонуть от сей загадочной беседы, как по мою душу явился Хельмут, удрученный донельзя.
– И с чего это ты нашего мэтра так обхамил, – сказал он. – Ладно, не обхамил – просто отвечал не вполне адекватно. Он тебе мудрость веков – а ты в ответ свои вульгарные мыслишки толкаешь. Вот и получишь завтра по полной, как говаривал ихний коллега Влад Цепеш.
Это имя возбудило во мне какие-то сомнительные этимологические ассоциации. Ну и фразка выродилась, однако! Верный грех блудословия.
– Так что завтра снова готовься. Нет, что за напасть – даже передохнуть не дают человеку! – продолжил Хельм.
– Кому – тебе или мне?
Он только хмыкнул с укоризной:
– Тебе, может статься, и приходится терпеть, но исхитряюсь да изворачиваюсь один я. Ты лишь по течению плывёшь, однако. Да, кстати, на аппетит тебя не пробило?
К своему изумлению, я понял, что не прочь опустить в свою чувствительную утробу что-нибудь не совсем железобетонное.
– Ломтик свежего хлеба с рожка́ми, – сказал я. – Черно-синими такими. Если уж нельзя прямо кислотой закинуться.
– Какой – уксусной? – произнес он. – Не пробьёт. Это ж эссенцию надо тридцатиградусную. Да тебе вообще никакой наркоты давать не велено. И бесполезно, кстати.
– А если без пользы, так отчего ж нельзя?
– Спроси чего полегче, парень. В этой конторе не я рецепты выписываю.
Хлеба он, однако, принёс. Крупнозернистый серый ломоть, который пахнул как сто пекарен вместе взятых. Не со спорыньей, конечно: всякий тебе скажет, что от нее бывают антонов огонь и пляска святого Витта, а это в целом еще и покруче СПИДа. А для запивки снова это молочко от бешеной масайской коровки! Теперь, наконец, я понял, в чем дело: в него щедрой рукой плеснули этот самый, символический аналог вина. Причем в абсолютно сыром виде. Бр-р!
– Это против малокровия, – пояснил Хельм, когда я скривил гримасу. – Ты завтра её почти целиком потеряешь.
– Представляю, – буркнул я и поскорей завалился на свое ложе. Чтобы не блевануть ненароком.
А наутро я проснулся оттого, что мой палач тряс меня за плечо:
– Давай собираться. Сегодня без железа пойдем, он того не выносит.
– Кто?
– Увидишь, – Хельмут одним движением разомкнул обруч и снял с моей талии.
В зале, куда он меня привел, были высокие своды из такого же мрамора, что пошёл на станцию метро «Кропоткинская», даже еще лучше: розовато-бежевого, с тонкими прожилками более тёмного оттенка. Пол был тоже такой и слегка грел мои босые ступни.
– Вот, снимай портки и валяй на середину, – скомандовал Хельм.
Там что-то вырастало из пола – неторопливо, как росток бамбука. Того же телесного цвета, слегка суженное к концу…
Кол. Пока лишь колышек. Совсем нестрашный с виду. И слегка закругленный на конце.
