– А это Марина? – я посмотрел на фотографию, стоявшую за стеклом серванта.
Кудинов, молча, кивнул.
– А с ней, – я заглянул в лицо Митрича, боясь ошибиться.
– Аннушка, – подтверждая мою догадку, произнёс Прохор. – Внучка. Дочка Маринкина.
– Это ж, сколько ей уже?
– Да, поди, – Кудинов почесал лоб, – четырнадцать летом было. Да, точно четырнадцать.
– Быстро время летит. Приезжают?
– А чего не приезжать, – Прохор слегка склонил голову. – Приезжают. – И заметно наморщив лоб, с грустью добавил: – Редко только.
– Так и живут в Екатеринбурге?
– Ага. Ох уж мне эти большие города. И чего людям на месте не сидится?
Прохор скучал по дочке и внучке, и это было заметно. Чтобы как то отвлечь его печальных мыслей, я вновь взялся за разлив.
– Давай, Прохор Митрич.
– Давай, Игнат, – Кудинов поднял рюмку. – Хорошо, что ты приехал, мне старику хоть веселей. Ты ж мне как сын, поди.
Выходил от Прохора я уже затемно. Полностью опустошив бутылку с огненной водой, мы на прощание обнялись, и я в полной мере ощутил теплоту, исходящую от этого человека, словно мы действительно были не чужие. Я зашёл в свой двор и присев на лавку закурил. В голове кружил лёгкий алкогольный туман. Мой взгляд устремился в небо. Огромные россыпи звёзд взирали на меня с недосягаемой высоты, притягивая своим магнетическим холодным светом. Неожиданно в голове всплыл рассказ Прохора о пропащем начальнике участка, который жил и не догадывался, что он ещё кому-то нужен. И всё стало на свои места. Я понял, что уже сейчас есть тот человек, который остро нуждается в моей поддержке. Мой приезд разбавил унылое однообразие дней Прохора Митрича, он взбодрил заслуженного пенсионера лучше любого медикаментозного средства. Осознав это, мне стало намного легче. Кудинов жил лишь редкими приездами дочери или внучки, а всё остальное время он проводил практически в одиночестве. Конечно, Анфиса Степановна была ему верной спутницей по жизни, но всё же, мужчине нужно общение с представителями своего пола. А все близлежащие соседи были значительно моложе Прохора и, по всей видимости, не считали нужным водить дружбу со стариком. Получается, что в моём лице Прохор обрёл родственную душу, и всем сердцем желая помочь мне, сам того не осознавая помогал и себе. Мне даже стало жаль его. Человек всю жизнь к чему-то стремиться, добивается, а что в итоге? Одинокая старость? Получается, что с возрастом ты становишься никому не нужен? Задав себе эти вопросы, я почувствовал лёгкое покалывание в области сердца. А чем я был лучше дочки Митрича? Я также как и она, совершенно забывал про свою любимую бабушку, которая жила длинными перерывами между нашими встречами. По всей видимости, её одиночество было тотальным. Я закрыл лицо руками и печально выдохнул. Как горько признавать свои ошибки, понимать, что ты был в корне не прав. И как трудно держать ответ. Ответ перед самим собой.
Молчаливой чередой дни меняли друг друга. Осень всё более вступала в свои законные права. Я стоял возле большущей кучи дров с топором в руке, мысленно настраиваясь на работу. Зима была не за горами, а дровишек в сарае раз-два и обчёлся. Прохор Митрич подсказал один телефончик и, позвонив вчера, сегодня я уже был обладателем двух прицепов добротных берёзовых чурок. Я поставил на колодку одну из них и широко замахнувшись, опустил на неё колун. Полено, тихо хрустнув, развалилось на две половины.
