– Я убийца.
Я забрал жизнь у ребёнка, жизнь, которая только начиналась. Мною была нарушена главная библейская заповедь – Не убей. И так, не будучи человеком безгрешным я обрёк свою душу на вечные мучения. И не будет теперь мне прощения ни на этом свете, ни на том.
Взгляд скользнул по лежащему на столе кухонному ножу, и тут же моё лицо отобразило печальную улыбку полную презрения к самому себе. Я был слишком слаб, чтобы решиться на такой шаг. Достав из серванта бутылку коньяка, я долга держал её в руке, затем поставил на место и медленно направился в спальню.
Как ни прискорбно было это признавать, но я всецело боялся понести заслуженное наказание. Мне каждую минуту казалось, что сейчас раздастся дверной звонок, и я услышу затасканную до дыр фразу – «Откройте, милиция»!
Решение было принято, решение которое далось с большим трудом, и прибегнуть к которому ранее мне показалось бы полным абсурдом. Но, в свете последних событий оно являлось для меня оптимальным вариантом. Побег. Точно также как я сбежал со двора, в котором совершил убийство, совершенно забыв о том, что я в первую очередь человек и поступать должен, отталкиваясь от этого, я решил сбежать из Москвы. Исчезнуть, скрыться. Решение было окончательным, и я принялся наспех собирать только самые необходимые вещи. Автомобиль, даже подходить к которому у меня больше не было ни малейшего желания, был спешно продан за две трети от его рыночной стоимости. Это факт меня ничуть не огорчал. Во-первых, деньги у меня были, я не один год откладывал средства, мечтая построить загородный дом, и за это время образовалась весьма солидная сумма. Во-вторых, я избежал бумажной волокиты, всё решилось за считанные минуты.
Я прощался с Москвой стоя на Казанском вокзале в ожидание своего поезда. Теперь я лично убедился в том, о чём знали все. Этот город ничего не даёт просто так, за всё придётся платить, кому-то раньше кому-то позже, так или иначе ненасытный мегаполис выставит свой счёт. Он принимает всех с наигранной радостью и дружелюбной улыбкой, но вскоре ты начинаешь понимать, что это была не улыбка, а злорадная ухмылка. Что ж, наша с ним идиллия продолжалось и так слишком долго, так долго, что я уверовал в то, что стали одним целым и просто необходимы друг другу. Глупец. Непростительная ошибка.
– Чего грустишь, такой молодой, красивый? – неожиданно из-за моей спины вышла пожилая цыганка, пуская кверху кольца табачного дыма. – Хочешь, погадаю? Ей Богу правду скажу. – Её сморщенное лицо приняло весьма задумчивый вид.
Я скептически улыбнулся и молча протянул руку.
Цыганка долго всматривалась в мою сухую ладонь, водя по ней грязным указательным пальцем, затем отпустила её и, сделав шаг назад, пристально посмотрела мне в глаза.
– Ай, сынок, тяжкую вину за плечами несёшь, сам себя уважать перестал, в душе твоей беспорядок. Большую беду сотворил, по глупости своей горе в чей-то дом принёс.
Я всегда считал цыганские манипуляции с предсказанием судьбы лишь способом заработать на наивных простачках, и вот теперь неожиданная правда пробежала нервной дрожью по всему моему телу. Я с опаской взглянул на женщину и, дотронувшись левой рукой до виска, в котором ощутил неприятное покалывание, отрешённо спросил:
– И что делать?
– Тут я тебе не советчик, все ответы лежат внутри тебя самого, – пожилая цыганка печально качнула головой. – Каждый шаг, который человек делает, он делает непросто так. Во многом тебе ещё предстоит разобраться. Самому.
