– Доброе утро! – радостно произнесла Софья.
В этом доме, где было слишком мало тепла, она была настоящим лучиком света. Единственным человеком, кто всегда был рад Вите и любил его таким, какой он есть.
– Чего так долго дрых? – процедил Гордей, отец мальчика. – Или забыл, что сегодня дел полно?
Улыбка Софьи погасла. Витя покачал головой, что, мол, «не забыл», но отцу этого было мало.
– Что, язык проглотил? – он начал выходить из себя. – Отвечай, когда тебя спрашивают!
Витя, понимая, что сейчас ему достанется еще больше, сжал зубы и сказал:
– Я п-п-помню.
Лицо Гордея побагровело. Его крупное, как у быка, тело словно налилось злобой. Так было всегда, когда Витя не мог выговорить фразу правильно. Еще один недостаток мальчика, выводивший Гордея из себя. Впрочем, для этого нужно было не так уж и много, отец вспыхивал как спичка от любой, даже небольшой провинности. Казалось, сама внешность мальчика озлобляла отца.
Вся члены его семьи были высокими, светловолосыми и кареглазыми. Кожа их была смуглой даже зимой, а летом вообще выгорала до черноты. Витя отличался от них, как ночь отличается от дня. У него были непослушные черные кудри, вечно падающие на глаза, бледная кожа и яркие зеленые глаза. Мальчик выглядел старше своих тринадцати лет, работа в поле наравне со взрослыми сделала его тело жилистым, а плечи широкими. Единственное, чего ему не хватало – так это роста. В своей семье Витя чувствовал себя коротышкой.
Казалось, судьба подкинула его в эту семью случайно, и он предназначался кому-то другому. Его родные будто подсознательно понимали, что ему здесь не место.
Витя не был близок с младшими братьями, слишком уж они были разные. Близнецы были активными и любящими шалости, они подолгу пропадали в лесах, бегая там за птицами и отыскивая грибы и ягоды. Родители пока не заставляли младших работать в поле, поэтому Витя единственный из детей, кто пахал, сеял и собирал урожай вместе с остальными жителями деревни.
Александра была болезненно худой, сдержанной женщиной, скупой на ласку и похвалу. Только младшей дочке, Софье, которая была ее любимицей, доставалась капелька доброты. Видимо, на большее Александра не была способна.
Мать старалась не вмешиваться, когда Гордей, как она говорила, «воспитывал детей». Даже Софье, бывало, доставалось, от его тяжелой руки. Витя, как мог, переводил пристальный взгляд отца на себя, но он не мог быть дома постоянно.
При посторонних отец обычно сдерживался. Когда они работали в поле, Вите доставалось меньше, чем дома, но если Гордей и отвешивал мальчику подзатыльники, люди лишь стыдливо отводили глаза. К сожалению, в деревне старались не лезть в чужие дела, даже если творилась явная несправедливость.
Хорошо, что наступила зима, последний урожай давно собрали, озимые культуры засадили, и теперь до весны работы не было. Витя чаще бывал с сестрой и приглядывал за ней. Одно плохо, из-за нехватки работы отец тоже сидел дома. От вынужденного безделья Гордей становился невыносимо требовательным и злым.
– Говори нормально! – взорвался отец. – Терпеть не могу, когда ты заикаешься, как дурачок!
Предчувствуя скорую бурю, близнецы вскочили, наспех поблагодарили мать за завтрак и умчались на улицу. Софья вопросительно посмотрела на Витю, и тот кивнул ей на дверь, чтобы она поскорее уходила. Девочка вздохнула и потихоньку выскользнула из кухни.
Александра молча стояла спиной к столу. За столько лет жизни с Гордеем она научилась уходить глубоко в себя, чтобы не слышать постоянные перебранки и оскорбления.
