Интуиция не подвела Беса. В момент, когда он попал в «Улыбку», старушки как раз находились под впечатлением только что прочслушанной на стареньком проигрывателе пластинки с записью сказки Андерсена «Гадкий утенок». Сердца в их иссохшей груди сжимальсь от страха, когда жизни лебеденка угрожала опасность, обливались горючими слезами, когда его вышвыривали из коллектива в непогоду, расправлялись и бились ритмично и молодо, когда лебединая стая приняла отверженного. Уставший, вывалянный в снегу Бес, возникший на пороге их скромной обители поздней ночью, привиделся им тем самым утенком. И деятельные сердца бабулек забились в унисон, движимые одним желанием: приголубить, накормить, обогреть.
Может быть мотив, толкнувший их на этот поступок, и не был столь благороден: например, они мелочно расчитывали на то, что жалкий замерзший Бес, подобно Гадкому Утенку, когда-нибудь превратиться в Ангела, а какому дому престарелых помешает лишний ангел? В общем, нет смысла копаться в мотивах, толкнувших бабусь на этот безумно-благородный поступок. Для нас важно лишь то, что они умолили заведующую оставить бесприютного странника на жительство в «Улыбке» на ставке дворника и даже поставить его на довольствие.
* * *
– Я говорю, что это у тебя? – прервал мысли Кости о Аленке-Василисе Кирилл, – третий раз кричу, не докричусь.
– Он такой, только с третьего разу понимает, – совершил маленькое предательство Печной.
– Вы о чем? – очнулся Костя.
– О роскошных горошках на твоей физиономии, – пояснил Кирилл, – ты в зеркало сегодня смотрелся?
Костя подошел к стене, на которой висело старое, все в ржавых точках зеркалу, и пристально посмотрел себе в глаза. С глазами было все в порядке, но вот со всем остальным намечались явные проблемы. Нос, щеки, подбородок – все было усеяно ровными, розовыми кружочками.
– Мама, что это? – испугался Костя.
– Сыпь, – вынес приговор Кирилл.
– Или оспа, – порадовался за постояльца Печной. – Говорил я тебе: не обижай старца, Рыбий Глаз – он все видит. Вот и покарал. Ишо и материально надо – купишь мне кило зефиру, как есть все пройдет.
– И что, я такой некрасивый с утра народ пугаю? – не обиделся на шутку деда Костик.
– Кажется, ни утром, ни в обед еще ничего не было, – не очень уверенно ответил Кирилл.
– И надолго это?
– Так или иначе, до завтра это безобразие не пройдет, – пообещал Кирилл.
– И как же я на работу ходить буду? – приуныл Костя, – участковому не положено с сыпью ходить.
– А ты их, гаденышей, зеленкой, – посоветовал Печной, – как зеленка смоется, так и прыщи пройдут. Если это не оспа, конечно.
– И скоро они пройдут с зеленкой? – недоверчиво поинтересовался Костя.
– Если зеленку не обновлять, то через неделю, – пообещал Печной, – а если обновлять, то не скоро ишо. Пока зеленка, в общем, не кончится. И то при условии, если в аптеку за новой не бегать. А лучше всего, не зеленкой, а зефиру купить.
– И как я теперь работать буду? – с унынием в голосе поинтересовался Комаров.
– Не дрейфь, братишка, – пожалел его Кирилл, – может еще к утру побледнеют.
К утру горошки не побледнели.
Первая мысль, посетившая Костину голову при пробуждении, была о том, что вчера случилось нечто плохое.
«Кирилл приехал? – перебирал в уме Костя, не открывая глаз, – это хорошее. Виктр Августинович не приехал? Это плохое, но не очень, приедет позже. Маркеловы передрались? Это тоже ничего, ранений, несовместимых с жизнью нет, и то ладно. К Белокуровой надо сходить? Тоже справимся, не впервой. Что же? А! Прыщи! Может, приснилось?»
